«Если», 2009 № 08

Он жахнул по шнуру обеими ладонями и напоролся на колючие шипы. Его больно тряхнуло, Маккенна попробовал подняться, чтобы найти какой-нибудь инструмент. Ящик для снастей! Он схватил разделочный нож. Держа его обеими руками, он с трудом поддел шнур, петлей захлестнувший грудь. Живая веревка оказалась крепкой, неподатливой. Превратив нож в рычаг, Маккенна нажал, и лезвие вгрызлось. Розовый шнур вдруг уступил. Корчась, он отлетел в сторону, но основной организм вновь метнулся к Маккенне. Поймав гадину на острие ножа, Маккенна пришпилил ее к борту. Получилась разделочная доска; он взрезал тварь ножом вдоль. Пилил, напрягая все силы. Существо распалось на два сростка и замерло. Взмахами ножа он разъединил эти половины до выемки у «хвоста».

О стреляющей боли в голени Маккенна заставил себя забыть, но теперь занялся ею. Шнур заглубился под джинсы. Детектив прежним манером выковырнул его оттуда и повернул лезвие. Этот экземпляр лопнул, выпустив вязкую мутно-белую жидкость. Избавленный от пронизывающей боли Маккенна изрубил и его. Обрезать с себя куски удалось не сразу. На дне лодки они извивались. Маккенна запустил саднящие руки в ящик для снастей и нашарил рабочие рукавицы. Это облегчило задачу — собрать и швырнуть в море тяжи. Они вяло сопротивлялись.

Вверх по ноге и по груди медленно разливалось оцепенение. Маккенна чувствовал неимоверное облегчение, сонливость, желание отдохнуть. Веки вдруг мелко задергались, и он понял: лицо тоже парализовало. События развивались чересчур быстро, требовалась передышка. А уж потом можно поразмышлять.

Через планшир опять скользнула розовая бечева. Она потыкалась в стороны и поползла к Маккенне, словно на его тепло или запах. Маккенна почувствовал, как бечева коснулась его парусиновой туфли на толстом каучуке. Острый страх прояснил сознание.

На бечеву обрушился нож; Маккенна с силой вогнал острие и распластал тварь по длине.

Он не стал крошить ее на куски и, нетвердо ступая, побрел к планширу. Взмах ножа — и обрубленный швартов отлетел от клицы. Маккенна кое-как, словно брал барьер, перешагнул через обрезок розовой бечевы и рассек второй линь. Почти вслепую. Он ощупью отыскал на корме кнопку стартера и руль. Подвесной мотор завелся сразу. Затарахтел движок, и, разгоняя его для прогрева перед быстрым стартом, Маккенна отжал рычаг газа вперед.

Моторка заложила вираж между опорами. Щелчок, и ослепительное сияние фонаря выхватило из темноты всю картину. В воде плавали розовые тяжи.

И ни следа Лебука.

Маккенна дал полный газ, стрелой вылетел на открытую воду и схватился за радиотелефон.

Хуже всего было ожидание.

Он маялся от жгучей боли, грудь и правую ногу пеленали полотнища текучего огня. Тварь прочно окольцевала щиколотку. Почему суд-мед ни словом не обмолвился о том, что оба трупа по уши накачаны животным ядом, подумал Маккенна… и понял: его бьют током, а не кусают. Нога и рука самопроизвольно вздрагивали.

Он ощупал трепещущие мышцы, припоминая то, что произошло.

Он убрался из-под платформы в темноту, забыв про «Пшик». Потом сообразил, что они могли сесть ему на хвост, ориентируясь на стук подвесника. Он вырубил движок и лег в дрейф. Связался с берегом и сообщил, что возвращается на электромоторе. К тому времени Маккенна трепыхался на палубе, сотрясаемый приступами изнурительных судорог. Дышал он с трудом и несколько раз терял сознание.

Потом из мрака вынырнул вертолет. Он завис над Маккенной, будто ангел с прожекторами и развернутой веревочной лестницей. В моторку спрыгнули люди в гидрокостюмах. На него надели специальную сбрую, и он, крутясь, вознесся в черное небо. На твердом полу вертушки над Маккенной, озабоченно хмурясь, встала женщина с большим шприцем. Распухший язык не слушался, и он не смог объяснить, что все не так просто. Женщина всадила ему полную дозу, и сердце забухало как молот. Это наконец разогнало одурь, но не избавило от внезапных прострелов в груди, ноге и других частях тела, возле которых, сколько он помнил, розовых веревок не было в помине.

Женщина между тем сделала ему еще какие-то инъекции, и тогда весь грохочущий, лязгающий вертолет отъехал на второй план. Все это напоминало фрагмент ночного телепоказа: увлекательность на троечку и сюжет смутно знаком. Женщина что-то рявкала в нашлемный микрофон и донимала Маккенну вопросами, но это была уже абстракция и строго говоря, не его забота.

Следующие несколько часов промелькнули кадрами из фильма, который назавтра не можешь вспомнить. Струи теплого душа, встроенного в серый больничный кафель; на кафеле лежит Маккенна. Незнакомый врач в белом втолковывает, как им придется что-то там денатурировать, он говорит, говорит, и занимательности в его объяснениях примерно столько же, сколько в школьном уроке химии. У Маккенны просят согласия на некое лечебное мероприятие, и он с радостью дает его в обмен на обещание отвязаться.