«Если», 2011 № 01

— Ну, может… — Доку не хотелось привлекать внимание остальных, что уж точно произойдет, если оставить Акселя под дверью. И надо бы избавить его от еще большего расстройства… — Только тихо, — предупредил он, отступая на шаг и давая ему войти, потом толкнул дверь и дождался мягкого щелчка.

* * *

Доктор Маргарет отнесла Агнес в «музей» — так завры называли чердак под крышей, где хранили всякую всячину, которую хотели сберечь, а еще то, что им присылали. Шкафы и полки полнились пластмассовыми фигурками, фарфоровыми куклами, вышитыми подушечками, засушенными цветами, пластмассовыми машинками, очками для чтения, коробками фотографий, папками открыток или детских рисунков и многим другим. Завры могли приходить сюда и вспоминать — или делать вид, что вспоминают. В середине комнаты стоял столик, возле него — пара деревянных стульев, наверх вела пластмассовая лесенка. Доктор Маргарет посадила Агнес на середину стола, пододвинула стул и села, глядя на нее.

Агнес только смотрела в ответ — свирепо и молча.

— Я не собираюсь объяснять тебе, что ты можешь говорить, а что нет.

— Наплевать.

— Но мне очень надо, чтобы ты сохраняла голову на плечах. Мы все в тебе нуждаемся, чтобы это пережить.

— Мне плевать.

— Нам всем больно.

— А МНЕ ПЛЕВАТЬ! — Агнес ушла на край стола и повернулась спиной к доктору Маргарет.

— Если бы ты только могла приберечь свой гнев…

— Чего ради?! — Она застучала хвостом по столу. — Это все, что у меня есть! Кроме гнева, у меня нет ничего!

— Неправда.

— А тебе откуда знать? Ненавижу! Ненавижу смерть! Ненавижу жизнь! А все остальное — чепуха и сказки. Даже те, которые я рассказываю малышам! Сплошь чепуха, и я ее ненавижу!

— Том сделал для Диогена все, что мог. У Дио был порок сердца. Он скрывал это и не соглашался на операцию: вдруг она урежет средства, предназначенные для всех остальных. Когда случился приступ, Том не мог сделать большего, чем сделал. На свете нет человека, который печется о вас так, как Том, и с твоей стороны, Агнес… — тут Маргарет впервые повысила голос, — несправедливо так на него набрасываться.

— И чего ты от меня хочешь? — Агнес смотрела за край стола, все еще стоя спиной к доктору.

— Не знаю.

Доктор встала, одолеваемая то ли гневом, то ли усталостью. На полке в шкафу неподалеку она разыскала деревянную коробочку. Когда-то коробочка была обита красной материей, которой полагалось походить на бархат, но за годы и яркие краски поблекли, и мягкая пушистость вытерлась.

Услышав ее шаги, Агнес повернулась посмотреть, что доктор ищет в шкафу.

— Что ты делаешь? — взорвалась она, увидев коробочку. — Положи на место!

Доктор подняла крышку. Внутри лежала цепочка с позолоченной звездой Давида — детское украшение.

— Не трогай! — Агнес смотрела на маленькую звезду.

Не касаясь содержимого, доктор Маргарет подвинула коробочку поближе к Агнес.

— Однажды жила-была девочка, которую ты очень любила. Разве это сказка?

— Тут все не так! Она не была… она…

— Как по-твоему, чего бы она от тебя хотела?

Подбородок, который обычно Агнес держала непреклонно вздернутым, задрожал. Она зажмурилась, словно сдерживая слезы, которые завры производить не умели, но на ее мордочке отразились все муки, их сопровождающие. Ее пасть разинулась, словно она хотела взвыть, но никакого звука не получилось, пока она не прошептала имя «Молли», согнула ноги и опустилась на поверхность стола.

Доктор посидела с ней несколько минут, потом оставила ее в «музее», пообещав никому (даже Тому, вообще никому!) не рассказывать, что тут случилось, и пошла вниз — помочь остальным проводить Диогена.

* * *

Доктор Маргарет вышла из кабинета, оставив Тома за письменным столом: глаза закрыты, руки сложены, но не как для молитвы — пальцы сцеплены в плотный замок. Его голова чуть приподнималась и опускалась в такт тяжелому, медленному дыханию. Он поймал себя на мысли, что заставляет свою грудь вздыматься так, как не мог заставить дышать Диогена. От этого замок пальцев сжался еще крепче.

Он едва мог заставить себя посмотреть на Диогена — нет, не на Дио, на оболочку. Доктор Маргарет накрыла тельце простыней, так что виднелась только голова. На морде Дио не было ни отрешенности, ни «покоя в смерти». Морду перекосила гримаса последней обжигающей боли. То же стягивание лицевых мышц, то же самое недоумение Том видел на лице своего отца. Мальчику не полагалось такое видеть, но он пробрался в комнату, где нашли тело папы. Он хотел обнять его в последний раз, но вместо того отшатнулся с ужасом.

Тогда он по-мальчишески поклялся, что когда-нибудь непременно победит смерть. «И ты, о смерть, сама умрешь тогда», — писал Джон Донн. Но любым стихам про смерть слишком многое противоречило в мире, каким он его знал.

На столе у Тома чирикнул телефон. Он снял трубку, думая, что это Сьюзан Леахи перезванивает с новыми инструкциями или, может, женщина, которую она рекомендовала для приготовлений к похоронам.

— Происхождение звонка не может быть установлено, — сообщила Регги. — Хочешь принять?

Том сделал глубокий вдох:

— Давай.

— Алло.