«Если», 2012 № 07

Она долго ковырялась ключом в двери, пока не поняла, что замок открыт, зато накинута цепочка. Людмила позвонила раз, другой. Квартира молчала. Людмила позвала мужа, приложив лицо к дверной щели. Спит? Позвонила еще, длинно, настойчиво. Набрала Вовкин номер на мобильнике и услышала в квартире нарастающее курлыканье сигнала. Одновременно Людмила снова надавила кнопку дверного звонка.

Разве можно спать под такой трезвон? Нельзя! Значит, муж не спит. Тогда почему не открывает? Воображение подбросило ей десяток картин, одна страшнее другой. Вовка на кровати, навзничь, голова свесилась с края. Вовка в горячей ванне, закатившиеся глаза сверкают белками из-под воды — остановка сердца. Вовка на кухонном полу, лужа крови расплывается под головой — полез на антресоль за заначкой, упал…

— Явилась, змея подколодная?

Оказывается, она ревела, закрыв глаза и вцепившись в дверной косяк, как утопающий в последнюю доску развалившегося корабля. Вовка стоял в дверном проеме, покачиваясь. Палец Людмилы соскользнул с замученного звонка.

— Ты почему не открывал? Я уже черт-те что передумала!

Муж чуть посторонился, пропуская ее в прихожую. Его кренило вперед под углом градусов тридцать к вертикали.

— Й-я у себя дома! — с пьяной надменностью возгласил Вовка. — А ты еще должна заслужить, чтобы я тебя впустил! Где шлялась? От любовника приползла?

Людмила бочком протиснулась мимо него, зацепив ногой пустую бутылку. Плохо. Очень плохо. Но еще не самое худшее. Как в анекдоте: ну, ужас, но не ужас-ужас-ужас…

— Дверь закрой, — попросила она. — Соседи услышат.

— Пусть слышат! Пусть знают, что у меня жена шлюха!

Людмила смахнула слезы тыльной стороной ладони и выбралась из туфель.

— Вовочка, — попросила она самым мирным, самым успокаивающим тоном, — не кричи, пожалуйста. Ты же знаешь, что не прав. Ну пойдем отсюда, пойдем в комнату.

— А пошла ты!.. — выругался Вовка, развернулся и деревянно зашагал в спальню.

Людмила украдкой выдохнула и беззвучно закрыла входную дверь.

Соседи, конечно, знали о них все, но зачем же позориться лишний раз? На цыпочках Людмила заглянула в спальню и вздрогнула. Она ожидала, что Вовка упал на кровать и вот-вот захрапит. Но муж маячил посреди комнаты в неестественной позе, как поломанный манекен, и впивался в нее взглядом, полным ненависти.

— На колени! Проси прощения!

Людмила попятилась. А вот это ужас-ужас-ужас, отстраненно подумала она. Несколько раз уже бывало, что от жалости к себе и скандальных обвинений Вовка переходил к ярости. Но никогда еще это не случалось так быстро.

— Й-я сказал!

Он шагнул к Людмиле, больно вцепился ей в плечо, она дернулась, но Вовка держал крепко. Хоть трезвый, хоть пьяный, он был куда сильнее жены. Приблизив лицо, Вовка зашептал, горячо дыша на Людмилу смесью вчерашнего перегара и недавно выпитой водки:

— Убью тебя, сука! Убью, и меня оправдают! Но ты жить не будешь!

Одним движением он швырнул ее на пол. Людмила вскрикнула от боли. Муж возвышался над ней — огромный, страшный, с перекошенным лицом.

Чужой человек. Даже не человек — чудовище.

Из детской памяти выплеснулась мгновенная картинка. Она на высокой кровати (вернее, кровать кажется ей высокой, она лишь недавно научилась сама забираться на постель и спускаться на пол), смотрит издалека на то, что происходит в углу комнаты. Мать скорчилась на полу, обхватила голову руками, воет в голос. Пьяный отец громко ругается и с размаха бьет мать ногой. Дальше — ничего, провал.

Мама, я не хочу, чтобы муж меня бил! Я никогда не выйду замуж, мама!

Соврала.

Вышла.

Дура.

— Вовочка… — всхлипнула Людмила. — Не надо, Вовочка. Прости меня…

Чудовище нагнулось к ней, впилось стальными пальцами, дохнуло ядом:

— А, прощенья просишь? Значит, есть за что!

В коридоре хлопнула дверь.

— Вовочка, пусти, Виталик вернулся! — заволновалась Людмила. — Отпусти, пока он не увидел!

Муж придавил ее коленом к полу, обжег ненавидящим взглядом.

— Пусть видит! Он должен знать, что бабы стервы!

Людмила задергалась и обмякла. Хуже боли был стыд, незаслуженное унижение и ожидание еще худшего унижения. Сейчас сын увидит ее распластанную на полу, раздавленную, пресмыкающуюся…

— Отец, прекрати немедленно!

Голос Виталика зазвенел и сорвался.

Людмила повернула голову, взглянула сыну в лицо снизу вверх.

Подросток смотрел на отца с ненавистью. А на нее не смотрел вообще.

— Та-ак…

Людмила почувствовала, как колено убралось с ее груди. Мужчина распрямился в полный рост, угрожающе навис над подростком.

— Это кто тут права качает? Давно я тебя не порол! Думаешь, вырос уже, на отца гавкать?

— Нет! — выкрикнула Людмила.

Муж обернулся к ней:

— Тебя не спросили!

Она увидела, как сын закусил губу, как побелели костяшки его пальцев, сжатых в кулаки, и заторопилась:

— Виталик, ну что ты! Разве так можно? Извинись перед папой. Извинись сейчас же! И не вмешивайся, когда родители… разговаривают.

С облегчением Людмила увидела, как Виталик разжимает кулаки. Но в следующий миг она поймала взгляд подростка и задохнулась, такое презрение было в нем. «Тряпка, — говорили ей глаза сына. — Ничтожество. Он тобой пол вытирает, а ты?»