«Если», 2016 № 03

Мы еще какое-то время ехали мимо заброшенных магазинов, а затем свернули направо, вниз по склону к реке Хоканум. Вообще-то от реки осталось немного — обширные участки болотистой почвы тянулись по обе стороны от дороги, а посреди всего этого красовалась очистная станция.

— Разве эту часть дороги не затапливает весной? — спросил я.

— А то как же, — отозвался Билли. — А иногда и летом во время муссонов.

— А что ты делаешь, когда все затоплено? Ты ведь не едешь через это, правда?

— Нет, Бен. Просто выбираю другой маршрут.

Все это казалось мне крайне тревожным и утомительным.

По другую сторону реки показались первые дома типовой застройки — низко осевшие, с большими заросшими дворами, с просевшими или провалившимися крышами. От некоторых остались лишь обугленные остовы, другие смахивали на скелеты. Мы поднялись вверх по холму к странному бетонированному кольцу, где Билли круто повернул рулевое колесо, и мы объехали травянистый бугорок в центре.

Пока мы совершали этот резкий круговой поворот, у меня душа ушла в пятки. А что, если бы на дороге был кто-то другой и ему тоже захотелось повернуть? Что бы мы тогда делали?

Затем мы вкатились на подъездную дорожку «Трейдер Джекс», подъехали к зданию и остановились.

Я старался восстановить дыхание и ждал, когда сердце перестанет стучать как сумасшедшее.

Мы встали между электрическим автомобилем с откидным верхом и грузовиком со спиртовым двигателем. Запах топлива доносился сквозь открытое окно. Я помог Билли перенести в магазин коробки — большие пластиковые транспортные ящики, но с хорошими ручками по бокам. Женщина индонезийской наружности ухмыльнулась нам из-за прилавка, и мы поставили ящики перед торговым рядом, где десяток разных сортов риса кипел в котелках над горелками с жидким топливом. Пахло непривычными специями и вчерашними сосисками.

Я поблагодарил Билли и как можно скорей выбрался оттуда, на тот случай, если подъедет еще один грузовик. Пешеходы всегда находились в зоне риска, когда рядом был моторный транспорт.

За столиком для пикника, стоявшим под солнцезащитным тентом, сидела троица стариков. Они разглядывали меня, пока я запрашивал маршрут у головного обруча. Обруч развернул у меня перед глазами карту и направил меня обратно к кольцу. Сейчас я видел, что в него вливаются пять разных автомагистралей. Я попытался представить, как древние машины катаются вокруг него, словно на аттракционе в парке развлечений. От одной этой мысли по телу пробежала дрожь.

Потом я свернул туда, куда указывал дорожный знак с надписью «Скиннер-роуд».

Все еще оставались пригородные районы, где люди жили в аккуратных домиках на одну семью. Они доезжали до местного железнодорожного депо в маленьких электрических вагончиках, а затем отправлялись по домам: к женам, детям и домашней стряпне. Но это было в Южном Виндзоре, и Скиннер-роуд не относился к их числу.

Я начитал четыре пустых участка с прямоугольными котлованами, забитыми мусором, и пять остовов двух- и трехэтажек, обвитых плетьми винограда и плющом. Половина оставшихся зданий пустовала, а половина, судя по их виду, служила пристанищем для беженцев. Место аккуратно подстриженных травяных лужаек теперь занимали огородные грядки и ряды кукурузы.

Социальная жизнь этого квартала некогда вращалась вокруг начальной школы на другом конце дороги. Я знал это, поскольку в свое время писал о родительской ассоциации школы Скиннер-роуд. Они по-прежнему встречались раз в месяц в килобашне Ноа Уэбстера, хотя сама школа закрылась двадцать лет назад. Теперь местная социальная жизнь, вероятно, была сосредоточена вокруг молодежных банд и иммигрантских общин.

Дом Дэвида Пула почти не отличался от берлог остальных переселенцев, не считая солнечных батарей на крыше и куч ржавеющего железа рядом с кукурузой. По прибытии я никого не обнаружил и, тщательно осмотревшись, осторожно уселся на деревянную скамью. Нельзя было предсказать, какими мерами защиты дома и имущества пользуются здешние обитатели. Прошло много лет с тех пор, как охранная сигнализация — и электричество, ее питающее, — были проведены в эти края.

Пул явился, когда я просидел уже больше получаса — как раз достаточно, чтобы начать задаваться вопросом, зачем я вообще сюда пришел. Он толкал перед собой большую тележку с четырьмя колесами, выглядевшими так, словно парень отвинтил их от лунохода: гнутые спиральные рессоры и рубчатая резина. В тележке были грудой свалены медные трубы, какие-то инструменты и листы светлой меди со сложным чеканным узором.

Пул оказался невысок — даже ниже меня, — но зато объемист. Могучие руки, широкие плечи, солидный живот. У него были короткие рыжие волосы и татуировки в виде языков голубого пламени на шее и на нижней части лица с одной стороны. И голос, низкий, басистый и мощный.

— Я могу вам чем-то помочь? — спросил он.

— Я репортер и сейчас пишу статью о вашей прабабушке, — представился я.