«Если», 2016 № 03

Я все записывал, понимая, что если он хоть как-то приложил руку к смерти бабушки Бонни, это будет настоящим кладом. Какое-то время спустя Пул утратил запал. Семейные байки кончились, и теперь рассказы перемежались длинными периодами молчания.

Наступил тот момент, когда можно было приступить к важным вопросам.

— Так вы часто заходили в Роквилл повидать ее? — спросил я. — Кажется, это чертовски долгая прогулка.

— Не так часто, как следовало бы.

— Когда вы видели ее в последний раз? Вы запомнили что-то из того, что она говорила?

Хотелось верить: Пул не поймет, что именно я пытаюсь из него выудить — или что я вообще что-то выуживаю. Он все еще оставался Злостным Неплательщиком.

— Много недель назад, — ответил он. — Прошлым летом. Я не помню, о чем она говорила. И, думаю, что вам самое время идти.

Я почувствовал, как краснею, но понадеялся на то, что в маленькой кухне слишком сумрачно и Пул ничего не заметит. Но, несмотря на это, я понял, что он меня раскусил. Рыбка не клюнула.

Выдавив краткую благодарность, я поспешил выйти вон и быстро направился к дороге на «Трейдер Джекс».

Затем я совершил долгую прогулку — целых две мили — до Роквилла. Вдобавок мне нечем было себя занять, кроме тривиальных подробностей юности Пула и бесполезных размышлений о его роли в смерти Бонни.

На полдороги к дому я полностью прочувствовал важность механического транспорта во всех его проявлениях — и ограничения нашей нынешней системы. Несмотря на все свои недостатки, эпоха автомобилей позволяла тебе легко и быстро перемещаться повсюду.

Дома я принял душ, проверил сообщения, отправил Винсу список того, о чем я собирался писать завтра, а перед выходом нацепил свою лучшую рубашку и пару туфель.

— Это что, свидание? — спросила Гэби, когда я заявился в кафе-мороженое напротив килобашни Гарриет Бичер-Стоу.

Девушка лукаво улыбнулась мне и принялась накручивать пальцем локон.

— Скорее, интервью, — ответил я.

— Так я и думала. Вы все интервью проводите здесь?

Кафешка была декорирована в историческом стиле — стулья с гнутыми железными завитушками, черно-белая плитка, выложенная в шахматном порядке, лампы от Тиффани со стеклянными колпаками. Я заказал что-то, называвшееся — по непонятным причинам — «Веселый батончик» и состоявшее из апельсинового щербета и ванильного мороженого. Гэби лакомилась мороженым с пеканом.

— Расскажите мне о Бонни и о людях, которые с вами работают, — предложил я.

— Начать с себя? — поинтересовалась она, сморщив нос.

— С кого пожелаете.

Как я и подозревал, ее стоило только разговорить, а дальше уже моя помощь не требовалась.

Гэби работала в Максвелл-Корт три года. Ее полное имя — Габриэлла О’Рурк. Она была наполовину ирландкой, наполовину итальянкой. Она не училась ни на медсестру, ни на врача, ни на фельдшера, однако долго специализировалась в обращении с оборудованием, необходимым для поддержки существования мозга вне тела. И еще больше узнала от Бонни. Она жила на верхнем этаже, в одной из многочисленных гостевых комнат Максвелл-Корта. Ей нравился судья Адамс. А Бонни — не особо. Солидная часть ее работы состояла в том, чтобы составлять компанию судье, поэтому хорошо, что он ей нравился. Ее смена длилась восемь часов, но она отвечала на вызовы круглосуточно, если была рядом. И она оставалась дома в ту ночь, когда умерла Бонни.

— Я подозреваемая? — внезапно спросила Гэби.

— Не знаю. А вы подозреваемая?

— Если да, то это было бы не просто интервью, так? Я имею в виду, это был бы допрос.

— Возможно. Но тогда бы я задавал больше вопросов, а вы не рассказывали бы мне так много о себе.

— Возможно, я дьявольски хитроумная убийца, — предположила Гэби.

— Возможно. Но кто еще был там в ту ночь?

— Конечно же, Эбигейл. И ночная смена.

В Максвелл-Корте постоянно жила экономка, но остальные служащие уходили по окончании дежурства. И повариха — хотя большую часть вечера она провела со своим дружком, мужчиной постарше, владевшим теневой пиццерией в Талкотвилле. Эбигейл всегда сидела дома. Она рассталась с мужем много лет назад, еще до того, как начала работать на Бонни. Она была медсестрой и дипломированной сиделкой. Муж навещал ее время от времени. Он был невысоким женоподобным мужичонкой и вдобавок шепелявил. Гэби вообще не понимала, что их свело, но вполне могла предположить, почему этот брачный союз оказался непрочным. Но по какой-то причине это печалило Эбигейл, потому что, по словам Гэби, после таких визитов сиделка каждый раз плакала.

— Они оба уже довольно старые, — сказала девушка.

— А люди, у которых вытащили мозги и запихнули в контейнер из нержавейки, не старые?

— Ну, если так сформулировать… — протянула она, глядя вниз, на растекшееся по дну тарелки подтаявшее мороженое. — Ах, да! Дэвид Пул тоже был там тем вечером.

— Пул? Он сказал мне, что не видел Бонни несколько недель.

— Ну это просто глупо, — хмыкнула Гэби. — Он постоянно заходил. Каждую неделю. И всегда можно было определить, что он у нас.

— Каким образом?

— Его смех, — сказала она. — У него очень низкий голос и такой басистый смех, слышный по всему дому. И он смеялся в ту ночь.