«Если», 2016 № 03

— Возможно, нет. Мне интересно, о чем вы беседовали во время этих визитов. Но это тоже не мое дело. Тот факт, что вы приходили сюда, разговаривали с ней и смеялись, еще сильней уменьшает вероятность того, что вы готовы были причинить ей вред. И потом ваш дом. Она ведь не покупала его для вас, да?

Дейв выглядел сконфуженным. Повесив голову, он признал:

— Нет, не покупала.

— Это был ее дом. Я проверял. Она родилась в нем. Она была ребенком, выросшим в пригороде, в типовом доме со школой в конце улицы, с машинами, разъезжающими повсюду, со всем тем миром, что исчез так много лет назад. Мир Бонни сгинул задолго для того, как ее засунули в консервную банку и поставили на полку. Мир пригородов, телевидения и совершенно иной повседневной жизни.

— Она рассказывала мне о том, как это было, — согласился Дейв. — Один вечер за другим. Старшая школа, супермаркеты и кафешки с пончиками. Все это ушло.

— Именно. Поэтому я начал думать, что вопрос не в том, кто готов был отнять у Бонни жизнь. Вопрос в том, кто готов был ее оборвать. Для того чтобы отнять жизнь, нужны совершенно иные мотивы, и ни у кого из вас их, похоже, не было. Судье Адамсу это не принесло бы никакой выгоды. Как и Дейву. Гэби, может быть, дьявольски хитроумна, но вряд ли ее хитроумие могло найти здесь применение.

Гэби показала мне язык.

— Но оборвать жизнь Бонни… это совсем другое. Это мог сделать тот, кто был глубоко к ней привязан. Кто-то вроде Дейва. Или даже Гэби. Или Эбигейл.

Обернувшись к ней, я замолчал. Сиделка уставилась на меня расширившимся глазами. Ее рука задрожала.

— Ну так как, Эбигейл? Что произошло той ночью?

В уголке ее глаза выступила одинокая слеза и скатилась по щеке. Женщина смахнула ее. На секунду я решил, что она не ответит, но затем Эбигейл заговорила.

— Она постоянно, ночь за ночью говорила мне, как чувствует, что прожила слишком долго, — сказала Эбигейл. — Она говорила мне о том, насколько беспомощной ощущает себя теперь, когда у нее остался лишь голос. Она не могла никуда пойти. Ничего сделать. Лишь бесплотный голос. Праздная мысль, мечущаяся в стальной консервной банке. И она говорила, что ей это ненавистно.

— Ночь за ночью, — сказал я. — Сколько же лет?

— Слишком много, — ответила Эбигейл. — Я так переживала за нее. Не могла вынести, что она так страдает. И не могла больше страдать вместе с ней. Поэтому однажды вечером я поняла, как надо поступить. Я поняла, как положить конец страданиям. Я сказала Петру и Павлу, что делать, и велела им обоим позабыть об этом. А затем я улеглась в кровать и стала ждать, когда это закончится. И мне так жаль. Так жаль. Я не знала, чем еще ей помочь.

Тут она не выдержала и начала тихо всхлипывать. Слезы полились ручьем. Гэби смерила меня таким взглядом, словно это я был убийцей, обняла Эбигейл за плечи и принялась ее утешать.

Я чувствовал себя так, будто Гэби была права. И хуже того, я чувствовал себя виноватым — ведь у меня в руках была потрясающая история и я собирался написать ее. Как только Эбигейл предъявят обвинение в том, что она совершила.

После того как все затихло, я спустился в библиотеку и нанес визит судье Адамсу. Только он и я и никого больше. Дейв вызывал полицию — объявил, что это его долг перед прабабкой.

— Не уверен, что они смогут предъявить ей обвинение, — сказал судья. — Если бы я был ее адвокатом, я бы настаивал на том, что Бонни умерла еще тогда, когда ее мозг поместили в контейнер. Заставил бы государственного обвинителя доказать, что она являлась физическим лицом. Не уверен, что они захотят в это углубляться на данном этапе.

— Если бы я был Эбигейл, то нанял бы вас в качестве адвоката, — ответил я. — У вас тут в закромах еще осталось пиво?

— Вы единственный его пили, так что вам лучше знать.

Я отыскал бутылку и открыл ее об край стола рядом со стальной урной судьи.

— Знаете, меня беспокоит только одно, — заметил судья.

— Что именно?

— Долгие годы Бонни твердила мне то же самое, что говорила Эбигейл. «Я прожила слишком долго… Я больше ничего не могу сделать… Не знаю, сколько я еще так протяну».

Он произнес это таким тоном и с таким нажимом, какого я никак не ожидал от искусственно синтезированного голоса.

— Это жутковато, — сказал я.

— Да. Спустя какое-то время я уже не мог это выносить. Я попросил Бонни не подключаться к моей системе связи в любой момент когда ей вздумается — особенно по ночам, когда у нее случались приступы жалости к себе. И с этим было покончено… по крайней мере, для меня. Мне следовало бы догадаться, что она захочет выплеснуть все это на кого-то вроде несчастной Эбигейл.

Я судорожно сглотнул. Мне тоже следовало бы догадаться. Несчастная Эбигейл.

— Где Гэби? — спросил судья. — Мне надо, чтобы она ввела мне немного спиртного. Бонни заслуживает, чтобы ее помянули стаканчиком чего-нибудь достойного. Вам я тоже достану виски.

Когда Гэби пришла, она все еще изрядно злилась. Я это понял по тому, как она толкнула меня в плечо, выходя из комнаты.

Мы выпили за Бонни Баннистер и за долгую, долгую жизнь, оставленную ею позади. И за мир, в котором она когда-то жила.