«Если», 2017 № 02

И, бухнувшись на колени, прямиком на ловко выброшенный из кармана коврик, он принялся бить поклоны. Все, теперь с ним не заговоришь, пока молитва не закончится, иначе комиссия по толерантности возьмет тебя за горло, обвинив в ограничении религиозной свободы.

Смерив Ахмеда взглядом, Нордстрем отвернулся.

— Боцман. Что там у вас происходит?! — вызвал он. — Почему звери на борту?!

— Так точно, — на главном экране появился несколько удрученный Куниц. — Документы в порядке. Спецификация заполнена и подписана. Якутские лайки, якутские коровы, якутские лошади и эти, как их… олени… не якутские. Просто северные.

Животный мир боцман предпочитал видеть исключительно на тарелке, в жареном или тушеном виде.

— Не суетись, кэп, — уловив новый источник звука, камера изменила фокус, и на экране появился стоявший рядом с Куницем Семен и еще несколько узкоглазых малорослых типов, по внешности сородичей Урсуна, но одетых вполне по-современному, в рабочие комбинезоны.

— Мне плевать на спецификацию! — рявкнул Нордстрем, перекрывая завывания Ахмеда. — Я тут главный, черт возьми! Подкол не приспособлен для перевозки зверей! Убрать их!

За спинами Семена, Куница и остальных прошагал отец Васильевич: священник бормотал, в одной руке держал некую штуковину на цепочке, из нее валил дым, в другой у него была кисточка, и с нее капала вода. За ним мальчишка лет десяти пронес ведерко.

— Это еще что там за цирк?! — добавил Нордстрем.

— Это религиозный обряд, — невозмутимо сообщил Семен. — Там еще Урсун. Ха-ха. Духов злых гоняет. Поет, танцует, грибы жжет, все как надо. Это тоже религия.

Знает, подлец, свои права, и то, что капитан против комиссии не попрет!

— А как же без коров? — подал голос один из якутов, которому на вид было лет двести. — Не выжить без них никак. И без собак нельзя тоже. Кто упряжки таскать будет? Так что не сердись.

— Вот-вот, — поддержал Семен. — Понимаешь, колониальному управлению очень нужно, чтобы на Хель возникло поселение, причем не на год, не на два, а навсегда, ха-ха. Поэтому оно нам все разрешило, все бумаги подписало. А без оленей и лошадей никак нельзя. Без них придет страшный зверь песец и…

— Наступит? — безнадежно предположил Нордстрем, сжимая кулаки.

— Вот видишь, ты понимаешь! — возликовал Семен. — Сообразительный парень!

Краем глаза капитан поймал любопытный взгляд Фернандао — наверняка то раздумывало, шарахнет ли начальство вотпрямсчас удар и вызывать ли доктора, или можно чуток погодить. Искушение рявкнуть как следует, чтобы колонисты поняли, кто тут хозяин, Нордстрем удушил, но с большим трудом.

Его корабль, его любимую «Свободу», на которой он летает уже пять лет, превращают в помесь хлева и цирка?! А он ничего, совсем ничего не может сделать!

Хотя нет. Может, по крайней мере, не потерять лицо.

— За чистотой будете следить сами, — сказал капитан почти спокойным голосом. — Ветеринара у нас нет, так что лечить зверей, если что, будете тоже сами. Ну и главное… Если только ваша живность кому помешает, я ее за борт своими руками выкину. Ясно?

— Заметано, кэп, — согласился Семен, а якуты важно закивали.

Ничего-ничего, он им устроит провокацию, после которой олени и лайки отправятся исследовать глубокий космос.

Без скафандров.

* * *

Вновь колонисты напомнили о себе через сутки после взлета, когда остались позади внутрисистемные маневры и «Свобода» легла на курс. Десять дней, если без происшествий — и они окажутся рядом с гаммой Летучей Рыбы, вокруг которой вращается Хель.

Нордстрем как раз побросал баскетбольный мячик в спортзале, принял душ и в приятном расположении духа зашел в рубку, чтобы проверить, как там дела…

И тут его вызвал Куниц.

— Э, капитан… — сказал боцман, и голос его прозвучал без обычной уверенности. — Нас тут, это… на торжество зовут…

— Какое торжество? — не понял Нордстрем.

— Как бы банкет… поесть-выпить… Семен этот. Говорят — приходите, кто хочет. Прямо сейчас.

Капитан задумался — обычно колонисты в полете вели себя тихо, кто страдал от «судорог вакуума», кто молился, кто из последних сил наслаждался благами цивилизации. Торжеств не затевали и тем более не приглашали на нее членов команды.

Отказать?

— Говорят, что обидятся, — добавил Куниц, наверняка угадавший мысли начальства. — Что отец Васильевич нас анафеме предаст, а этот, с бубном злых духов натравит, и вообще, — и он добавил несколько любимых ругательств.

— Ладно, — сказал Нордстрем. — Пойдем втроем. Ты, я и Монтобелли.

Врач на борту — человек уважаемый, да и выглядит миниатюрная итальянка так, что посмотреть приятно.

— Так точно, — отозвался боцман. — Пассажирская едальня, я вас у входа жду.

У дверей огромной, на пятьсот человек, столовой, капитана встретили: Куниц в парадной форме, Монтобелли, хмурая по причине того, что ее непонятно зачем вызвали в неурочный час, а также рыжий Семен, улыбавшийся от уха до уха.

— Итак, гости дорогие, — заявил он. — Проходите. Отсель грозить мы будем шведу!

— Это к чему? — Нордстрем вскинул подбородок.

— Да так, цитата, — отозвался Семен. — Заходи, кэп.