«Если», 2017 № 02

— Слушайте, а зачем было меня бить, да еще так сильно? — спросил Нордстрем, вспомнив про многострадальную голову.

— Ну мы же все понимаем, — сказал рыжий. — Тебе в вахтенный журнал писать. Затем отчет сочинять, двадцать раз на допрос ходить, и к флотским бюрократам, и колониальщикам, и в комиссию по толерантности. Как ты объяснишь, что потерял власть над кораблем на двадцать часов? А тут все ясно — пассажиры подняли мятеж, одолели тебя, кэп, грубой силой. Машка честно запишет — ушиб черепа, легкое сотрясение…

Нордстрем не сразу сообразил, что Машка — это доктор Мария Монтобелли.

Пол под его ногами качнулся:

— Так вы хотите, чтобы я вас сдал, черт возьми? После того, как вы нас спасли? Сами же сядете!

— Это вряд ли, — Семен махнул рукой, и Урсун поддержал его мрачным кивком. — Чтобы по всем законам осудить, нас надо в колсуд вызвать и допросить, ха-ха. Пусть попробуют это сделать, когда мы на Хель окажемся. Туда поначалу добраться надо.

Нордстрем поскреб затылок, что вроде бы даже стал меньше болеть.

Выходит, эти типы все рассчитали… да, формально они мятежники, но ни один юрист в здравом рассудке не покинет уютную Землю ради допросов и прочих следственных мероприятий на покрытой снегами дикой планете. А ведь в конечном итоге дело сладилось так, как всем нужно: груз и колонисты доставлены к месту назначения, подкол цел, пираты обезврежены…

— Ну что, пошли корабль смотреть? — осведомился Семен.

— Пошли, — согласился Нордстрем, у которого начала кружиться голова.

От смеси ужаса, облегчения и недоверия.

* * *

По капитанскому вызову боцман явился без брони и оружия, но вовсе не в форме. Стоило Куницу переступить порог, брови Нордстрема поползли вверх и он даже потер глаза — вдруг от удара по башке и волнений начались видения.

Могучую фигуру боцмана облекало нечто вроде короткого пальто из кожи с бархатным отложным воротником, украшенное полосками цветной ткани и узорами из бисера. Отрезы меха шли по подолу и низу рукавов. На голове красовалась шапка из того же меха, украшенная пушистыми хвостами какого-то зверя.

Защитницу животных вроде Монтобелли при виде такого наряда хватил бы удар.

Хотя после знакомства с Семеном…

— Это что такое? — спросил Нордстрем, обретя дар речи.

— Это называется оноолоох бууктаах, — сказал Куниц, смущенно одергивая рукава в мелких оборочках. — Друзья подарили… Мы же с ними вместе сражались… И все такое.

— Друзья? Всякие якуты, черт возьми?

— Они, — подтвердил боцман.

Нордстрем не нашел, что сказать.

Если в первый день он боялся, что корабль превратится в помесь цирка и хлева, то сейчас у него под командой был форменный сумасшедший дом, скрещенный с тюрьмой. Дюжина пиратов ждала под замком того момента, когда их передадут в руки властям. Колонисты, по официальной версии, продолжали мятежничать, изо всех сил угнетали команду и заставляли ее вести «Свободу» по курсу.

Отобранное у космических разбойников оружие они попрятали и больше с ним не появлялись, но капитан знал, что оно на борту. А еще Нордстрем покрывался холодным потом при одной мысли о винтовках и прочем огнестреле, который жители Якутии прихватили с Земли.

Ладно еще, что отстыковали и бросили пиратский звездолет, и то лишь потому, что с такой штукой в атмосферу не войдешь.

— Прекрасно, — наконец сказал он. — Только ты это сними и на службе не носи.

— Но Анне нравится…

— Я твой командир! А не Анна! — прорычал Нордстрем. — Давай-ка лучше к делу! Докладывай, как там ремонт…

Боевые действия, развернувшиеся на борту «Свободы», оставили после себя кое-какие разрушения: сломанные переборки, выбоины в стенах, пятна крови, беспорядок во втором трюме, где развернулось главное сражение, да еще мистическим образом закупорившийся второй канализационный колодец.

— Так точно! — Куниц вытянулся и даже отдал честь, приложив ладонь к меховой шапке. — Работы продвигаются согласно графику! Полное устранение — двадцать два часа! Проводится диагностика обшивки и…

Нордстрем слушал, постепенно успокаиваясь.

Ничего, скоро жизнь на борту войдет в обычную колею, дайте только закончить этот безумный рейс.

— А еще… — закончив доклад, боцман смущенно кашлянул. — Нас опять позвали. Вечером.

— На торжество? — с ужасом спросил Нордстрем.

— В честь победы, — объяснил Куниц. — Обещали много вкусного и интересного, — наморщив лоб, он начал перечислять. — Расскажут нам Олонхо, это легенды такие, длинные, с песнями и стихами, про подвиги всякие… Нюргун Боотур Стремительный.

Капитан застонал, обхватил голову, внутри которой вновь зарождалась пульсация.

— Кашу из рыбы и морошки, оленьи внутренности, куэр-чех, — продолжил боцман, — жареный таман, вяленая утка… Монтобелли уже согласилась, и Ахмед с Мухаммедом.

— Эти-то куда? — вяло удивился Нордстрем.

— Ну так свинины там не предложат, — Куниц осклабился.

— Да уж. А ты, я смотрю, прикипел к этой своей Анне? И не скрываешь?

— Чего там, — боцман махнул рукой, щетинистая физиономия его побагровела. — Анна такая, коня на скаку остановит и в горящий дом войдет…

— Зачем? — спросил Нордстрем.

— Что «зачем»?