Если б заговорил сфинкс...

Опустели улицы Белых Стен в часы дневного отдыха. Кар один шел по теневой стороне. Он зорко осмотрелся — ни души. Беззвучно открыл калитку и юркнул в сад, окружавший заветный дом. Еще несколько шагов — и занавеска в низком окне будто сама откинулась в сторону.

Его глаза, быстро привыкающие к полумраку, приметили слева фигурку обнаженной Сенетанх.

Нежные руки обвили могучую шею одного из тех немногих, кто удостоился чести получать ее любовь здесь, в доме ее мужа, Главного жреца бога Птаха.

Весь Кемт изнемогал от иссушающей жары в эти часы. Угасли на время полевые и строительные работы, замолкли мастерские ремесленников, мирно почивали супружеские пары. И только наши влюбленные презрели пору отдохновения.

Не скоро задал он ей вопрос, более уместный в начале их свидания:

— Где твой муж?

Сенетанх наморщила алебастровый лоб и ответила:

— Мой Хену опять девятидневно очищается от последнего прикосновения к женщине, перед службой в храме...

— Если бы ум этого человека стал равен его благочестию, — заметил восхищенный Кар, — он превзошел бы царя!

Желая подольше удержать возле себя Кара, Сенетанх предложила:

— Хочешь, я покажу тебе мои подарки от мужчин?

— Хочу, Сенетанх, с удовольствием, — ответил Кар, надеясь, что это не займет много времени.

— Подожди, — и Сенетанх убежала в соседнюю комнату.

Вскоре оттуда донесся ее недовольный голос:

— Тяжелый ларец...

Кар вовремя подхватил резной тисовый ящик и бережно опустил его на пол.

— Смотри, — сказала она, извлекая медный браслет, и огонек истого коллекционера вспыхнул в ее глазах. — Это от чернокожего солдата из охраны царя. Этого скарабея я получила из рук вельможи Заячьей области... Вот кольцо камнереза из Сиены... Коробочка из кости, подаренная Хеси...

— Хеси?!

— Да. Хеси — давний друг Хену, мне не хотелось обидеть его. Вот смотри, твой простой камень... — и Сенетанх тесно прижалась к Кару, обняла его, но молодому человеку не хотелось прерывать знакомства с уникальной коллекцией, тогда Сенетанх послушно отстранилась, с гордостью продолжая демонстрацию своих богатств. Ведь другой такой коллекции, пожалуй, не найдешь в Белых Стенах, а возможно, и во все Кемте. Эта ли мысль возникла в красивой головке Сенетанх или другая, но она вновь прижалась к молодому гиганту и весело воскликнула:

— Почему бы тебе, Кар, тоже не собирать подарки, но от женщин?

Кар рассеянно слушал ее: он то возвышался в собственных глазах, узнавая о вещах, даримых ей знатными роме, то горестно вздыхал, когда Сенетанх показывала ему жалкие подарки нищих или даже чужеземцев, руки которых тоже ласкали ее.

Сенетанх повторила вопрос, и Кар засмеялся: идея не казалась ему неприличной. Она извлекла на свет ожерелье из зерен черного дерева, кусков лотоса и плодов пальмы дум и сказала:

— Возьми. Пусть оно будет первым подарком у тебя.

— От кого это, Сенетанх?

— Сеп собрал его, когда был на южных каменоломнях раньше...

— А ты... ты знаешь, что он судим? Сослан?

— Знаю, Кар. Это не мое дело. Сеп умеет любить, он сильный. Он смелый охотник...

— Сеп?! — вовсе изумился Кар. — Охотник?..

— Да...

— Этот заика?

— Почему заика? Он говорит обычно.

— К тому же я никогда не встречал его среди охотников, — добавил Кар.

— А я видела глубокий шрам на его бедре! — с вызовом произнесла Сенетанх.

Кар промолчал...

5

Приемные часы царя нерушимы, как созвездия. Это знали придворные, вельможи, вся страна. И сегодня точно в указанное время он появился на высоком помосте над главным входом дворца, под плотным пологом, в густой тени.

Царь удобно расположился на роскошном троне из черного дерева. Ноги его обуты в золоченые сандалии, на бедрах белый передник, на голове двойная корона Верхней и Нижней страны. В одной руке гиппопотамовая плеть, в другой — волопавсовый крюк.

За правым плечом его — везир Иунмин, за левым — «заведующий двумя житницами» Сехемкарэ. У ног справа — писец Ченти. Позади всех — телохранитель Уни.

Курьер, не спускавший зорких глаз с царя, бросился выполнять волю правого указательного пальца державной руки — не зря он слыл знатоком дворцового этикета и наиболее устойчивых вкусов фараона.

Минуту спустя на дорожке перед возвышением царя на тростниковых циновках уселись двадцать усладителей, тончайших психологов и мастеров-сладкопевцев. Просители заранее, не скупясь, стремились подарками приобрести их симпатии. Ведь многие их слова, словно ветром разносимые по столице, а то и по всей стране, могли понравиться фараону.

— О великий сын солнца, — негромко, но с расчетом быть услышанным начал старший усладитель вельможа Псару, — как красив нынче, как здоров, могуч наш Хем-еф!

Плечи фараона невольно расправились.

— Как далеко, как много видит каждый его глаз, — продолжил один из подчиненных Псару.

— Как справедливо настроен он сейчас: богине истины Маат есть с кого брать пример! — подхватил другой.

Морщинки на лице царя исчезали одна за другой.

— Вот стоят за его плечами достойные царские сыновья, виднейшие люди государства, — заговорил следующий усладитель, и теперь весь трудолюбивый хор включился в почетную и ответственную работу.