Если б заговорил сфинкс...

— Какие откровения добра узнает сегодня страна?

Взгляд Хефрэ потеплел.

— Много царей пребывало на троне Кемта, однако наш Хем-еф самый сильный, самый умный!..

Кровь живее заструилась в полнеющем теле царя.

— Страшен гнев его, но счастье народа в его безмерной любви!

Каждый мускул царя молодел и крепнул на глазах придворных.

— Не теряй времени, курьер, — возвысил голос Псару, — не ленись: пусть ведут сюда жаждущих справедливости, кому светит сегодня счастье вкусить милостей Хем-ефа, да будет он жив, цел, здоров!

В самом деле, приятные слова освежили душу и тело фараона, точно утреннее омовение. Теперь царь был подготовлен к утомительному приему.

Его левая бровь приподнялась, придавая лицу выражение невольного любопытства, и курьер убежал, чтобы вернуться в сопровождении жреца Хену.

Увидев фараона, Хену зажмурился, пал ниц, прополз немного и замер, прижавшись к земле, на которой жил его властелин.

— Говори.

Хену слегка приподнялся, неловко просунул под себя толстые ноги и уселся на них, как на подушках.

— Великий царь, — начал он, покрываясь крупными каплями пота. — Благой бог! Я всегда благодарен тебе за твое внимание к богам Кемта, их храмам, ко мне — служителю богов...

— Истинно сказал верховный жрец Птаха, истинно, — хором поддержали усладители, искоса наблюдая за своим дирижером и повинуясь его едва заметным и непонятным для непосвященных жестам. — Где, в какие времена цари больше нашего Хем-ефа чтили богов Кемта, где?!

— Твое желание воплотить свой образ в скульптуре размером с гору преисполнило мое сердце радостью... Я уже готовлюсь, — Хену с откровенной грустью произносил последние слова, — я понимаю, что доходы мои должны сократиться, ибо новые жрецы Шесеп-анха — только служители бога, а не сами боги...

— О благородный Хену, — завопили усладители. — Бескорыстие твое достойно наивысшей похвалы!..

Но тут Хену зло посмотрел в сторону Псару, и усладители мгновенно «перестроились на ходу».

— Не только похвалы, Хену, а награды, — причитывали теперь усладители. — Пусть наградой тебе будет полное сохранение доходов!

Хену взглядом дал понять Псару, что усердие его людей вновь приобрело нужное направление и будет оценено по заслугам, а сам обратился к царю:

— Мне отрадно, что честные, беспристрастные люди окружают тебя, Хем-ек! Конечно, если бы можно было внять их советам... Но я не вижу такой возможности...

— О Хену, — дружно оттеснил грубый голос жреца нежный хор усладителей, — что бы делали все, если бы в Кемте была лишь одна твоя голова?

Это была правда, Хефрэ рассмеялся и хлопнул в ладоши. На ноги мгновенно вскочил царский писец Ченти со свитком в руках. Хену побледнел: что еще он придумал там? Какие козни? Отчего так смешно царю? Тревога сжала его сердце, но дальнейшее поразило своей неожиданностью и сделало этот день одним из самых памятных в жизни...

— Я приказал назвать мою скульптуру, — членораздельно заговорил царь, — Та-Мери.

Хену растерянно заморгал и уставился на владыку Обеих Земель.

— О Хем-ек, — подхватили усладители, — это прекраснейшая мысль: назвать изваяние «Земля возлюбленная»!

— Не будет храмов, жрецов, богослужения при этой скульптуре, — объяснил Хефрэ.

Наступило молчание. Тугодум Хену лихорадочно пытался осмыслить слова царя. Наконец улыбка озарила его напряженное лицо, но немного спустя как бы растаяла.

— А... а если... царь потом передумает?

И тут произошло то, чего еще не знал Кемт. Позднее, при других фараонах, на протяжении многих веков такое произойдет не раз, станет привычным, но тогда это было новшеством. Это — означает охранительную грамоту, предоставляющую определенные и гарантированные льготы, в данном случае — жрецам храма Птаха* [2].

— Читай, — коротко распорядился Хефрэ, и писец Ченти звонко и выразительно, чеканя каждое слово, исполнил веление царя:

— «Хор, любимый Обеими Землями, великий сын Рэ, царь и государь приказывает своему везиру, начальнику всех работ страны, начальникам областей, заведующему обеими житницами, всем остальным начальникам — отныне освободить жрецов храма бога Птаха от исполнения воинской и трудовой повинности навеки. Мое величество приказывает навсегда оставить за ними приписанные земли, не взимать с них налогов, не ущемлять благоденствия жрецов...»

— О, счастливец Хену, счастливые жрецы бога Птаха, — грянули усладители. — Словно в девичьих косах переплелись доброта и мудрость Хем-ефа, да будет он жив, цел, здоров!

— Теперь ты понял, Хену? — спросил царь.

— Благодарю тебя, благой бог, — вновь распластался на земле Хену. — Да будешь ты всегда жив, цел, здоров!

— Ступай, — махнул рукой Хефрэ.

Писец бросил вниз свиток царской грамоты, Хену на лету подхватил его и, пятясь задом, полз, пока не скрылся из виду.

— Позволь сказать, Хем-ек, — смиренно, но вместе с тем взволнованно обратился к царю из-за левого его плеча казначей государства Сехемкарэ.

— Говори.

— Твой указ о милостях жрецам — дорогой указ!

— Дальше...

— Не ослабит ли он твою казну, Хем-ек?

— А ты для чего? — усмехнулся Хефрэ. — Заготовь еще указ о повышении налогов с роме!..