Если бы

– Шкаф свалил… – проговорил он, одними губами. – Можно я посижу у тебя? Здесь меня вонючка искать не будет.

На фоне бледного окна отпечатался тонкий профиль. Отведя глаза, Лина подтянула колени к подбородку. Он уже здесь... Силой не выгнать. Она промолчала.

Всё понимая, Майкл ободряюще улыбнулся и поправил занавеску. Мутная темнота разлилась по комнате, обрезав слабый уличный свет. Он беззвучно перевернул и поставил у двери стул. Взял со стола блокнот, закинул ногу на ногу.

– Знакомые лица. Джули, Джейк… О, мешок с дерьмом! Здорово! А меня нарисуешь? Говорят у меня выдающийся нос, – он повернул лицо, вытягивая длинную шею с острым кадыком. – Ну как?

Лина не отвечала, напряжённо сцепила пальцы на коленях. Театрально вздохнув, Майкл ещё полистал страницы, потом отложил блокнот, откинулся на спинку.

– Ладно, принцесса, отдыхай. Я тебя покараулю, – предложил, вытряхивая из круглой коробки белую таблетку и кладя в рот.

Лина покачала головой. Она следила за каждым движением рук, несуразно тонких в широких рукавах искусственной шубы.

– Как знаешь, – опустив плечи, он прикрыл глаза. – А меня не бойся. Я сама боюсь не меньше тебя.

Прикурив, Майкл пустил дым в потолок. Монотонно заговорил, словно зачитал колонку хроники, пожелтелую как сжимающие сигарету пальцы.

Говорил о старой ферме на севере Коннектикута. Забор покосился, крыша протекла, а в чердачные дыры глядела синяя ночь, особенно синяя и бездонная летом после грозы. Во дворе росла высокая яблоня. Он и пять старших сестёр влезали на самую макушку, смотреть на зелёные холмы, что держали горизонт, словно животы великанов. За ними простирался город. Майку и сёстрам он казался волшебным. Валяясь на сене в амбаре, они придумывали о нем весёлые истории, курили папиросы и представляли себя взрослыми.

Когда в деревне забивали кабанов, округа праздновала. Хозяева смолили туши, разливая в спёртый воздух, запах свиных медальонов. Золотые искры стреляли в фиолетовое небо, где висели звезды размером с ладонь. Взрослые смеялись, пели, танцевали, а мать не выходила из дома. Она валялась пьяной. Днями. Неделями.

С воскресным автобусом из деревни сбегала очередная сестра: искать счастья в городе за холмами. Майкл остался один. Мужики по очереди навещали мать. Приходили – уходили. Один задержался. Ему полюбилось прелое сено в амбаре. Чаще всего, он насиловал Майкла именно там, но иногда в доме, где спала мать в собственной блевотине.

В день, когда Майку исполнилось девять, он забил отчима лопатой: в том самом углу амбара. Долго бил. Яростно. Пот заливал глаза. Он очень устал. Поднимал и опускал тяжёлую лопату всю ночь. Наутро ушёл.

Очередная сигарета прогорела до фильтра, а Майкл все говорил.

Говорил как трудно и страшно идти по железнодорожным колеям, когда ты ростом с хорошую овчарку. Снег достигает колен, тянет лечь поспать, а в животе от голода так больно, что готов вцепиться в глотку любому встречному. Ночевать на теплотрассах и ледяных плитах метро потом вообще не страшно. Так и бродяжничал по городам, связывался с разными компаниями. Первый случай, когда ему заплатили, давно стёрся из памяти. Выйти на панель оказалось легко.

Майкл лениво почти ласково рассказывал о героине, истории любви длиною в двадцать лет. Алогично и пространно рисовал словами этюды цветных снов наяву. Он не вспомнил, в какой момент появилась Ребекка, но точно запомнил день, когда узнал, что у него СПИД.

Лина не двигалась. Беззвучные слёзы стекали по подбородку, срывались за шиворот. Она смотрела в стену и видела бескрайние поля…

Красивый голубоглазый мальчик, широко раскинув руки, бежит с изумрудного холма, смеётся сказочному городу в ногах, ликует, преодолевает сопротивление воздуха и тёплый ветер бьёт ему в лицо, развевает налитые солнцем золотые волосы...

Открыв глаза, она утонула в безмятежной голубой глади. Майкл нежно гладил по щеке:

– Просыпайся, принцесса. Мне пора.

Приподнимаясь на локтях, Лина обвела сонными глазами пустую комнату. Взгляд упал на стол. В свете промозглого утра на блокноте с набросками блеснула золотом обёртка конфеты.

Глава 20

Над городом завис холодный циклон: ветер усилился, ливень, истязающий восточное побережье вторые сутки, обернулся в снегопад. Температура упала до четырнадцати градусов по Фаренгейту и обледенелые вырванные с корнем деревья навалились на провода электропередач, оставив треть Хантс-Пойнта, без света. Жильцы целыми кварталами выбирались из аварийного района поближе к теплу, бросая дома на произвол. Следом за людьми с улиц исчезали бродячие собаки.

До рассвета на Свалке доживали не все.

Снег спрятал извечный мусор у дома Бутча, скрыл щербатые ступеньки крыльца, налип коркой на ржавых пролётах косой пожарной лестницы. Семьи с детьми съехали в приюты для бездомных с гарантированной горячей едой.

– Социальная ночлежка – дорога в каталажку или на тот свет. Собой оттуда не воротишься, – сплёвывала Джулия, собирая из покинутых комнат остатки пожитков.