Если бы Гитлер не напал на СССР…

Авиационная поддержка должна была стать такой, что из поддержки превращалась чуть ли не в стержень всех усилий! К трем тысячам наших самолетов прибавлялись четыре тысячи самолётов люфтваффе. А в трёх волнах армейского десанта на Остров должны были пойти не менее трёхсот тысяч человек.

Важны были скрытность и неожиданность… И они обеспечивались тем, что переброску всех советских сил вторжения запланировали на время «день „Д“ минус пять суток»… В «Воздушном льве» от нас участвовали в основном летчики и десантники, так что сроки эти были вполне приемлемыми. А пока командиры советских эскадрилий и полков приезжали в штатском в рейх, во Францию и присматривались.

В нужный момент с обоих входов в Ла-Манш — со стороны Атлантического океана и Северного моря — самолеты должны были провести минные постановки, чтобы закрыть пролив с боков для английских морских подкреплений. Кроме того, в зону Ла-Манша скрытно подтягивались почти все германские и итальянские подводные лодки — на время операции океанские коммуникации можно было оставить в покое, потому что в случае успеха конвоям из Нового Света идти в Англию было уже незачем.

А с воздуха на морские силы обороняющихся бриттов и их противовоздушную оборону должны были обрушиться сразу до трёх тысяч бомбардировщиков-ракетоносцев и торпедоносцев, пикировщиков-ракетоносцев и торпедоносцев, просто бомбардировщиков, пикировщиков, штурмовиков…

«Дорнье», «Хейнкели», «Юнкерсы», «Мессершмитты», «Петляковы», «Ильюшины», «Ермолаевы», «Туполевы»… Вся эта лавина — пока лишь в штабных расчетах — блокировала любую попытку активности, а торпедные катера в содружестве с истребителями добивали то, что не попало в авиационные прицелы.

Впрочем, всё было непросто! От берегов Северной Франции до меловых берегов Британии десантным судам надо было идти примерно тридцать километров даже в узком проливе Па-де-Кале. И целую сотню километров — через собственно Ла-Манш. А это — до пяти часов хода морем. За такой срок даже при подавляющем превосходстве можно было иметь много потерь.

Поэтому в самом широком месте переправы — между Шербуром и Портлендом — первая волна десанта была приманкой. Она должна была вытащить англичан на середину Ла-Манша, обнажить их оборону, после чего эту оборону можно было громить. И тут в первой волне — по количеству плавсредств многочисленной — шли самые старые корабли, где при минимальных экипажах вовсе не было десантников вермахта. Всю мощь удара несла в себе вторая волна…

За ней планировалась почти такой же мощи третья.

Самое узкое место Ла-Манша (называемого и Английским каналом) — это недлинный пролив Па-де-Кале (Дуврский пролив). Хороший торпедный катер проскочит его за двадцать-тридцать минут. Но десантная баржа, даже если она называется быстроходной, — не катер. И тут на помощь наступающим пришло само море… Глубины в Па-де-Кале — 25–33 метра. Но в средней части пролива расположены банки Ридж (Ле-Кольбар), Риденс (Ле-Ридан) и другие — поменьше. Банки-отмели уменьшают глубину до полутора метров… И специально для обеспечения зенитной обороны десанта и контроля водного пространства были подготовлены плоскодонные артиллерийские платформы с минимальной осадкой. До банок их можно было доставить на буксирах за час, а там оставалось притопить их на мели, закрепить, и посреди Па-де-Кале мгновенно вырастала сеть морских артиллерийских фортов.

Это тоже повышало шансы на успех для той массы десантных судов, на защиту которых от английского флота предполагалось бросить авиацию, торпедные катера и крупные боевые корабли, подводные лодки и минные поля. Суда должны были собираться в места посадки десанта за трое суток. И всего их должно было набраться до тысячи единиц.

В те же сроки над всем пространством от Шербура до Остенде устанавливалась жесткая зона безопасности — воздушная разведка англичан тут была исключена.

Направление же главного удара было ясно всем — Лондон.

* * *

ЧАС «Ч» дня «Д» наступал в час ночи 22 июня 1942 года. За день до этого, поздним вечером 20 июня, советский посол генерал Игнатьев попросил о срочной встрече с Иденом.

Английский министр иностранных дел принял его через час. Игнатьев был один — без переводчика, который ему требовался не более чем открытая дружеская улыбка в данный момент. Улыбаться сейчас было некому, а переводить — незачем, потому что советский посол знал язык страны пребывания лучше, чем многие из её граждан.

— Господин министр, — сухо сообщил Игнатьев, — я имею честь вручить вам меморандум моего правительства и надеюсь получить ответ не позднее завтрашнего полдня.

Иден пробежал короткий текст меморандума и вскинул глаза на посла:

— Но, сэр, это же война!

— Только в том случае, господин министр, если вы её пожелаете… Англия воюет не за свои интересы, а за интересы Америки… Янки один раз уже ввергли Европу в ужасы войны… Возможно, вам, сэр, известно, что я сам принимал в ней деятельное участие как военный представитель старой России у союзников… Тогда я был слеп и не видел подоплёки событий…