Если бы я не был русским

— Чтобы через два часа был готов правительственный Ту-104 для инспекционного облёта областей страны — вы меня поняли? — рявкнул он в трубку.

Там поняли страшного министра как надо, и ровно через два часа Ал. Исаич вместе с упирающейся женой в норковой шубе и с чемоданчиком драгоценностей поднялись по трапу сверкающего новизной правительственного лайнера.

«Эх, боюсь, не выпустят ту парочку с Лубянки, — подумал министр про Глеба и Лори. — Позвонить в тюрьму я позвонил, да как узнают о моем побеге, так все мои приказы поотменят. А жаль ребят, симпатичная пара. Ну, Господи, благослови!»

И когда самолёт оторвался от земли и набрал нужную высоту, Ал. Исаич, пощупав в каране верный, еще трофейный «Вальтер», прошёл в кабину пилотов и обратился к обоим летчикам:

— Так, ребята, а теперь, без лишнего шума, курс на Париж. Я не шучу и давайте без глупостей.

Лица летчиков и одной из стюардесс, зажавшейся в углу кабины, вдруг расцвели широкими счастливыми улыбками. В кабине даже как будто посветлело.

— Есть Ал. Исаич. С большим удовольствием.

А у стюардессы аж слезы полились ручьем от нахлынувшего восторга и блузка сама собой расстегнулась.

— Только топлива нам до Парижа не хватит. Если бы вы заранее предупредили, мы бы так керосином накачались, что и до Нью-Йорка дотянули бы.

— Хорошо, а докуда хватит?

— Пожалуй, до Швейцарии, сядем в Цюрихе.

— Отлично. В Швейцарии, так в Швейцарии.

«Кстати, там и лысый как раз воду мутил еще до их собачьей революции, — подумал Ал. Исаич и поставил «Вальтер» вновь на предохранитель. — Ну теперь держись, Франкенштейны кремлевские. Огненное колесо с горы сорвалось. Хрен остановишь!»

Её оторвали от него так резко и грубо, что даже во сне его прошиб холодный пот.

— Глеб, Глеб, — кричала Лори, — спаси меня! Они опять надели наручники.

В то же мгновение наручники защёлкнулись и на руках Глеба.

— Стойте!!! — заорал он так душераздирающе громко, что охранники непроизвольно застыли вместе с их жертвами.

— Вы думаете, что можете делать с нами все, что угодно? Лори! Ты помнишь, о чем мы говорили ночью? Сосредоточься и ничего не бойся. Представь на секунду лица этих холуев, когда в руках у них окажется лишь воздух, а наручники будут валяться на пустом полу, сквозь который мы сейчас провалимся, чтобы оказаться там, где тебе больше всего хотелось бы быть. Лори, слушай меня, ты свободна. Лети!

И шестеро дюжих охранников с вытаращенными глазами и в нелепых позах застигнутых врасплох воришек окаменели от удивления и ужаса, как в сцене гоголевского «Ревизора», где объявляется приезд ревизора настоящего. А две пары наручников, повисев немного в ополоумевшей пустоте, жалко и ненужно брякнулись на цементный тюремный пол.

Занавес

Эпилог

Солнце вновь склонилось в закатной истоме над тем самым маленьким лесным озером, где Глеб и Лори уже лежали однажды на берегу, только теперь воздух наполнен птичьими криками, а посреди озера проплывает вслед за мамой-уткой отряд умилительно смешных утяток. Вокруг озера почему-то попадаются тропические цветы и растения, и вообще, все краски, звуки, запахи и чувства как будто слегка преувеличены и гипертрофированны, как часто бывает в первом наркотическом путешествии. Кажется, здесь что-то вроде местного отделения Эдема. А Глеб и Лори опять нежатся на берегу. Он лежит рядом с ней, положив голову ей на грудь, и ничуть не стесняется соседства двух замечательных вещиц. И она не смущается такой позиции. Впрочем, они заняты тем, что смотрят друг другу в глаза и никак не могут наглядеться. И это уже который день. Есть предположение, что ещё не один день будет продолжаться то же самое. По крайней мере, это гораздо приятнее, чем сначала, уродуя моря и землю, строить Днепрогэсы, а затем разбирать их до основания. И даже строить храмы, сносить их, затем выкапывать на их месте бассейны, а затем вновь закапывать их и возводить на том же месте храмы, не кажется мне очень умным занятием. А вам-то как?

Санкт-Петербург, 1988–2000

Зона возврата

Поезд, как и положено обыкновенному пассажирскому, а не специальному или правительственному, задерживался с отправлением на неопределённый срок. Оставив жену в вагоне, Ивэн решил выяснить что-нибудь в этой, абсолютно невыяснимой ситуации и прошёл по перрону в зал, где около окошка справочной, естественно, оцепленного всяким сбродом, в задумчивости бросил якорь. В длинной череде затылков впереди него, из которых половина явно принадлежала сукиным котам, а другая содержанкам этих котов или их родственникам, он укрылся от всеобщего родства за приятной женской шейкой с узлом русых волос, заколотых наверху головы, которая вполне могла бы принадлежать древнегреческой статуе или милашке посовременней, но без постельных комплексов. «И откуда в этом мясном фарше мутантов и синантропов в кожаных куртках появляются эдакие, уму непостижимо!» — думал Ивэн, стараясь не глядеть по сторонам, дабы не утомлять глаза зрелищем прочего человекоподобного безобразия.