— Знаешь что, Илона, — сказал Ивэн по возвращении в юрту объединённого отряда паломников, — я, кажется, разочаровался в этой памиро-тибетской затее и даже испытываю некоторую симпатию к нашему генералитету и знатным дояркам, по крайней мере, в вопросе о праве личности на личные трусы. Вопрос серьёзный, и я на месте президента созвал бы внеочередной пленум депутатов, но сейчас речь не об этом. Давайте лучше вместо того, чтобы тешить среднеазиатских бесов, поедем в Киев. Там Киево-Печерская лавра, Андреевский собор, истинно православные святыни, булгаковские места.
— Что-то случилось, Ивэн?
— Да нет, трудно сказать, но мне совершенно расхотелось быть буддистом.
— Ну, что же, как скажешь. Ведь ты сам придумал этот Памир. Может быть, и с Киевом ещё передумаешь?
— Нет, в Киев едем точно.
Было очень неудобно перед приятелем и его женой, запланировавшими эту поездку вчетвером ещё несколько месяцев назад. Вдвоём, без Ивэна и Илоны, в малонаселённых местах им было бы жить и путешествовать трудно и, наверное, опасно. Поездка откладывалась или отменялась. Огромные рюкзаки с тысячами мелочей, дотошно собранные в течение достаточно продолжительного времени, взывали к дальним странствиям, но Ивэн был неумолим, и, до обидного наскоро распрощавшись с обиженными и опечаленными супругами, они с Илоной срочно выехали на Киевский вокзал.
Ивэну очень повезло с женой. Когда кто-нибудь из знакомых спрашивал, где он добыл себе такую симпатию, Ивэн с тонкой улыбкой отвечал:
— Гулял я как-то по Васильевскому острову и в одном доме заметил сквозь неплотно зашторенное окно очень милый женский носик. В другом окне увидел девушку, расчёсывающую прекрасные волосы. Там у одной прохожей углядел шею, у другой — походку, у третьей — стать. К концу прогулки я был уже полон красотой и очарованием, тогда, сосредоточившись и задержав дыхание на пять минут, я и получил девушку моей мечты. Рекомендую, способ весьма простой, но очень важно перед прогулкой подобного рода не мочиться и не есть сырых бананов. А имя Илона мы с ней выбрали потому, что в нём нет шипящих и рычащих. Если бы она придумала себе что-нибудь вроде Светы или Иры, я бы за себя не поручился. Пошёл бы гулять по острову заново.
Так элегантно, под стать имени своей жены, шутил Ивэн, но Илона действительно того стоила, ибо была легка и красива, как ангел, естественно, падший. И жить с ней было так же фантастически легко и просто, как с ангелом. Ничего подобного у Ивэна раньше с женщинами не случалось. Раз только произошла одна небольшая размолвка, и то на полчаса. Попросила его Илона отправить срочную телеграмму, а он за своими делами забыл о данном обещании. На другой день извинялся и каялся, но она отмела его судороги сожаления.
— Ничего страшного, забудем об этом. Собственно говоря, почему ты должен быть меньшим эгоистом, чем другие.
— Я не эгоист, — ответил вдруг обидевшийся Ивэн.
— Я это знаю, но если бы в тебе не было этого вещества ни грамма, ты бы не со мной, глупой, пререкался, а с сиянием вокруг головы парил в облаках или ещё где-нибудь, не ближе Кавголово.
Но разобидевшийся как мальчик Ивэн стал туманно намекать, что его никто не любит.
— Любит, любит, — смеялась Илона, — несмотря на то, что твоё ощетинившееся эго не позволяет даже тени критики. Оно такое хитрое это эго, такое маленькое на вид, как червячок или лилипутик. Да вот он, выглянул у тебя из-за уха.
В конце концов Ивэн не выдержал и рассмеялся тоже. От этой безразмерной, сверхгалактической лёгкости отношений у него слегка кружилась голова, и часто он напрочь терял ощущение латентной брутальности реального мира. До встречи с Илоной всё в жизни было не так просто, да и сама жизнь угнетала его, как тяжёлая болезнь с ранних лет. Ещё будучи в самой цветущей и розовой поре телячьего отрочества, он решил не слишком долго заживаться на столь глупо устроенном белом свете, очевидные кретинизм и мерзость явлений, происходящих в котором, не приемлемы для него ни в коем случае. И так как уйти из этого зоосада олигофренов и даунов являлось тоже не простой задачей, то он решил, живя, пока живётся, медленно, но верно, осуществлять намеченный Уход. Среди нескольких задуманных им планов существовали: побег на реактивном истребителе. На нём он должен был залететь высоко над морем или океаном и спикировать оттуда прямо на дно. Одним дураком меньше, да и военной игрушкой. Для осуществления этой цели он пытался поступить в военное лётное училище, но его не взяли из-за сущей ерунды по здоровью. Тогда он попытал счастья в гражданском — и тот же результат. «Не судьба, — решил Ивэн, — мне икарничать над океанами, ничего, пойду в матросы, и во время жуткого шторма меня, спасающего никому не нужное народное имущество или буфетчицу — любовницу капитана, героически смоет за борт». Но поматросить тоже не удалось и тоже из-за чепухи. Жизнь торжествовала над его суицидными бреднями и вела своими, только ей известными переулками, завлекая искушениями и приманками под видом неуклонного осуществления очередного намеченного плана.