— Поцелуй меня, тебя не было слишком долго, — сказала она, когда Ивэн вернулся в купе после долгих раздумий у окна в извилистом от игры светотеней коридоре вагона. Он наклонился и, поцеловав её в губы, начал машинально расстёгивать пуговицы блузки, чтобы высвободить «сестёр-затворниц», так Ивэн называл груди Илоны. Затем осторожно, едва касаясь кончиками пальцев, стал формовать сосок на одной из них во что-то, неуловимо прекрасное. Эта игра стала с недавнего времени им такой же необходимой, как поцелуи. Она вздрагивала от едва угадываемых касаний, как теплоход от внезапных ударов гигантских волн, и если бы Ивэн другой рукой коснулся соска второй «затворницы», то могло произойти короткое замыкание. Тело её содрогнулось бы, как от сильного удара электрическим током.
— Ты опять думаешь о том, что свернуло нас с пути к Памиру? Да?
— Да, — ответил Ивэн и сел за столик, поближе к окну.
В Киеве они остановились в гостинице (о, чудо!), ведомство которой находилось в кое-каких отношениях с Ивэном. В течение трёх дней он метался по городу, каждый раз неизменно заканчивая поиски прочёсыванием Крещатика. В конце концов имперская гранитная помпезность этой штрассе так ему осточертела, что выходить на неё стоило уже немалых усилий. Дважды он брал с собой и жену, но Илона безумно стесняла его не поддающиеся никакой логике метания среди перепутавшихся в извилинах мозга извилин улиц. Только посещение подземных галерей Печерской лавры на полдня умиротворило его и недоумевавшую Илону.
— Что происходит, Ивэн? Может быть, ты объяснишь мне? Я ведь тебя ни к чему не обязываю. Просто скажи мне, в чём дело, я пойму или не смогу понять, но всё равно будет легче, чем сидеть одной в номере и ждать, вернёшься ты этой ночью или нет.
— Всё хорошо, моя киска, — целовал её Ивэн, — всё будет замечательно, мне нужен ещё один день, и куда же я денусь в ночь без тебя.
Но Илона как в воду глядела.
Под вечер четвёртого дня киевских гуляний, медитативно фланируя по тихой улочке, он размышлял о своём странно неуправляемом чувстве к раскосой незнакомке. Если он любит Илону всем небом своей души и другую женщину так же, как Илону, любить уже не может, то не означает ли его электромагнитное или определяемое другим псевдонаучным термином притяжение к незнакомке, что между ними есть нечто большее, чем обычное сексуальное влечение? Но что может быть больше? Только родство: духовное или… или кровное? У него никогда не было сестры, и он не знал, какие чувства испытывают друг к другу брат и сестра. Но странно, что с микроскопического детства он мечтал о сестре. Сначала она была нужна ему, как соратница детских игр, которая могла бы в отличие от брата подчиняться ему во всём, но, когда он подрос, то представлял её уже связующим звеном между ним и страшно загадочным миром девушек и женщин. Он мечтал, как мог бы, глядя на неё, а иногда и подглядывая, быть готовым к некоторым женским тайнам и хитростям, а также к известной доле интимных подробностей и секретов, знанием которых похвалялись все его друзья. С сестрой он не был бы таким одиноким и далёким от его сверстниц, ведь они могли бы дружить с ней, а он с ними.
Потом, когда он повзрослел и стал ходить на свидания с девушками, его мечты о сестре постепенно выцвели, и он не был потрясён однажды подслушанным случайно разговором матери с отцом о некой девочке, дочери отца от его первого брака, то есть родной сестре Ивэна. Ему пришла тогда в голову мысль, что своей неистовой мечтой он совершил чудо и, произведя сдвиг во времени в обратную сторону, добился всё-таки появления сестры на свет. Только теперь она ему была не нужна, слишком поздно он узнал о её существовании, да и не о такой сестре он мечтал тогда — далёкой и незнакомой. Но ведь она всё же существует, и значит, есть вероятность встречи с ней. Конечно, это одна миллионная процента, но она есть. Ведь он может встретить свою сестру на улице и не узнать её. А может быть, он уже встречал её и затевал с ней любовную интрижку, не зная, что она его сестра. Ею могла быть и та первая его женщина, и вторая, и притягательная незнакомка. Но этого не может быть. Ведь — всего одна миллионная процента! А что же тогда ведёт его по стране с такой сокрушающей все препятствия силой?
И сила была такова, что внезапно он увидел ту, что искал, в нескольких шагах впереди себя. Исполнение желания произошло так элементарно просто (Ивэн не сомневался, что секунду назад незнакомка не существовала, но появилась по воле Божьей и по его, Ивэнову, желанию), что, поглупев от простоты этой по самые колени, он не нашёл ничего лучшего, как догнать её, уходящую от него быстрым, но неровным шагом, и дотронуться до её руки. Она обернулась.
— Саша?
Ивэн удивился вдвойне, ибо это была не она, но как похожа! А он вроде бы не был Сашей, а кем-то другим. «Довольно приятная дивчина, но с чересчур лихорадочным блеском глаз, как будто больная или не в себе», — успел подумать Ивэн.
— Извините, но я, кажется, не Саша. Я тоже ищу кое-кого, но, к сожалению, не вас.