Если бы я не был русским

Это приключение сразу отрезвило Ивэна. В полдень они с Илоной уже сидели на палубе теплохода, идущего вниз по течению Днепра. Ивэн вспомнил одно место для стоянки с палаткой на берегу, которое ему порекомендовали всезнающие московские знакомые, когда он решил ехать в Киев. Часа через полтора после городишки Канева теплоход причалил к пустынной пристани, на которую сошли только Ивэн с женой.

Полторы недели в мире, покое и согласии прожили Ивэн и Илона в этом чудесном месте, загорали на золотом днепровском песочке, купались в мягкой тёплой воде, питались овощами, фруктами, молоком и яйцами, купленными не в магазине, а просто у кого-нибудь из жителей деревни, что находилась неподалёку. Люди в том месте, где стояла палатка супругов И-И, как окрестила их Илона, почти не появлялись. Только катера, теплоходы, большие пароходы и баржи развлекали их своим вечным стремлением из ниоткуда в никуда.

— Потрогай меня, я ещё не превратилась в облако? — попросила как-то Илона Ивэна и пояснила в ответ на его вопросительный взгляд: — В домашних условиях человек ежедневными отражениями в зеркале, взглядами друзей и прохожих формирует свою достаточно иллюзорную внешность и внутреннее состояние по заказу злобы дня. А без всех этих подручных средств я и внутренне, и внешне как бы расплылась, распухла, как облако в купальнике или тесто, лезущее из квашни. Один купальник и сохраняет ещё какое-то чувство реальности, и то всего в двух местах. Боюсь, сниму его, раздуюсь, как надутая перчатка и лопну на тысячу кусочков. Знаешь, где у меня сейчас нос?

— На левой пятке?

— Пока ещё нет, но уже на темени или даже над ним, а мысли роятся не в голове, а там, где был живот, как будто голова провалилась в него сквозь грудь. Руки вот, совсем неудобно, поменялись местами с ногами, и я уже несколько раз пыталась перелистывать ими страницы. Только теперь по-настоящему ощущаю, в каких иллюзиях пребывает дрессированное человечество. Ой, что ты делаешь, Ивэн, я же лопну!

— Кажется, я открыл чудодейственный способ существования без купальника и безо всякой опасности для жизни, — ответил он, выпуская на свободу обеих «затворниц» разом и пытаясь соединить снеговые вершины Джомолунгмы и Килиманджаро в одном поцелуе.

По вечерам они жгли костры и пили чай с мятой, найденной тут же в кустарнике на берегу. Старые трухлявые коряги и сучья, брошенные в огонь, были полны муравьев. Как ни выбирай дрова, а маленький народец в каждом стволе. Тогда Ивэн осторожно клал сучок в огонь одним концом, а другой оставлял на земле или приставлял вспомогательные палочки-лестницы, по которым муравьи могли спастись из своих горящих многоквартирных ульев.

Обдумывая происшедшее с ним в Киеве, Ивэн понял, что судьбе было угодно пока что вполне любезным способом предупредить его на будущее, что погоня за незнакомыми женщинами, пусть даже потенциальными сестрами, не вполне безопасное занятие. Ведь это счастье, что он упал не с девятого этажа и даже не с пятого. А если бы он не вылез в окно и повстречался с, конечно, обрадовавшимся ему Сашкой? А если бы Сашка не пришёл вовремя и эта Виктория… И что, наконец, натворил этот карлик, если только учинённое им безобразие не приснилось ему в пьяном одурении. И возникало множество самых разнообразных ЕСЛИ, а ответ вырисовывался один, дзеновски простой и народом мудро сформулированный в следующее краткое изречение: «Не ищи на за…, скажем, затылок, приключений».

Ивэн подозревал, что народ, одним из представителей которого являлся и он, Ивэн, мудр, и вообще, народ — молодец, несмотря на то, что всё у него всегда хреново и всю жизнь он сидит в так называемом дерьме. Другие почему-то живут лучше, путешествуют, изобретают, помогают голодным русским и африканцам, но с народом у них дело совсем плохо, если не сказать, что дело просто дрянь. А у нас народ-молодец, и если не советует на затылок приключений, значит, умный человек или просто русский так бы и поступал. Да, не зря, видно, Иван заделался Ивэном. Наверное, жить хорошо захотел. Скучно ему стало посреди воняющей потным стадом отчей толпы. А когда он представлял в конце скучной благобезумной жизни ещё более скучную смерть в убогом хлеву, злыми шутниками именуемом больницей, то напрочь забывал и эту, и прочие народные мудрости. Да и что ожидать от человека, с юности предпочитавшего людям, ходящим, как положено, по ступенькам лестниц, тех, кто вскарабкивался на перила и шёл по ним, хотя бы и по десятому этажу.