Если бы меня спросили снова

«Мне жаль», — сказал он ей и семь лет спустя, что на их тайном языке значило «люблю тебя».

И ещё через год, когда развёлся с женой, повторил также уверенно:

— Потому что я люблю тебя, Ир. И лучше буду один, чем с женщиной, которая заслуживает лучшей участи, чем я. Пусть она будет с тем, кто оценит её по достоинству. Я потерян для неё. Я потерян для всех. Я — твой.

Что-то не понравилось Ирке тогда в его словах. Что-то настолько неуловимое, что она даже не смогла определить что. Может, мрачная решимость, с которой он это сказал. Может, непреклонный взгляд. Лицо — волевое, решительное. А может, просто бездушная заученность фраз, чёртов пафос.

Ирка не поняла, но почувствовала. И запомнила.

Чёрт, ну почему она не родилась мужиком? Почему всё время становилась предметом чьего-нибудь вожделения? И всё время ей приходилось или отбиваться, или быть отвоёванной.

За неё сражаются, как за кусок мяса — и победитель получает всё, а остальные кружат акулами у плота, с которого ей никуда не деться.

— Прости, что не могу ответить тебе взаимностью, — ответила ему тогда Ирка.

С тех пор как вышла замуж за Петьку, она всегда так отвечала Вадиму.

И сейчас открыла посудомоечную машину, лишь бы на него не смотреть и чуть слышно повторила:

— Я люблю Петьку.

Я. Люблю. Петьку.

— Я помою, — забрала у Вадима из рук кружку мама, что снова вернулась на кухню.

Вадим поблагодарил, похвалил блины и вышел.

— Петькина бабка передавала привет, — гремела Ирка посудой, разбирая посудомойку. — Я к ней вчера вечером заезжала.

— Как она? — мыла кружки мама.

— Плохо. Но держится.

— Может, нам её забрать? Что она там всё одна да одна.

— Она не одна, она с Нюськой. И сама знаешь, она людей не любит, а детей особенно.

— Да, она та ещё ведьма, — усмехнулась мама.

Ирка засмеялась.

— Ведьмой она зовёт меня. Ладно, пошла я собираться, да надо ещё сегодня съездить в одно место. — Ирка уже вышла, но потом вернулась. — Нет, — шёпотом сказала она. — Это было бы совершенно аморально и безнравственно — закрутить роман с Борисом Викторовичем, ведь он дед Андрея, хотя вряд ли меня бы это остановило, но просто нет.

Я люблю Петьку.

Глава 14

— Хочешь, я поеду с тобой во Владивосток? — спросил Вадим, когда Ирка при полном параде вышла из дома.

Он загружал в багажник детский велосипед и прочие вещи, что решил взять с собой Андрей.

— Нет, — покачала головой Ирка. — Я сама.

Вадим понимающе кивнул.

— Ну давай хоть подвезу. Всё равно едем через весь город.

Ирка подумала и согласилась.

— Ура! Мама с нами! — обрадовался Андрей.

Она обняла главного мужчину в своей жизни, взъерошила непослушные вихры. Послюнявив палец, стёрла со щеки чернильное пятно. Поправила загнувшийся воротничок рубашки (как у папы). Ей казалось смешным, когда вся семья одевается в какую-нибудь шотландскую клетку или розовые рубашки-поло, но Андрей упорно носил строгие костюмы «как папа», или любимые Вадимом худи с капюшонами и уже приноровился сам завязывать волосы в хвостик.

Но зря Ирка думала, что теперь папу он любит больше, чем маму.

Больше всего он любил, когда они втроём.

— Если освобожусь пораньше, приеду, — пообещала Ирка, выходя в центре города из машины.

И уже пробираясь коридорами судебно-медицинского бюро к кабинету Громова, подумала, как было бы здорово поехать с ними на Заимку. С ними двумя: Вадимом и Андреем.

Да хоть бы и со всеми остальными.

Ей плевать, как будет выкручиваться Борис Викторович. Он сказал «это мои проблемы» и это, чёрт побери, его проблемы. Не надо было вываливать их на Ирку. И не надо было отказывать Петьке.

Впрочем, в том, что он признался, был и плюс — больше Ирке не придётся стыдливо опускать глаза при встрече. Наверное, она должна была его выслушать, чтобы понять: он, бесспорно, великолепен, но нет. Потому что он отец Вадима. Потому что для неё это не пустой звук. В этой реальности они никогда не будут счастливы, не смогут, как бы не пытались себя обмануть.

И она больше никого не хотела хоронить, чтобы ей не из кого было выбирать.

Ирка постучала в открытую дверь. Поздоровалась. Оглянулась.

— А Виталий Геннадьевич?

— Громов? — развернулся в кресле от монитора совсем молодой мужчина. Лет двадцати пяти. Наверное, сразу после института. Симпатичный, прям хорошенький. Снял очки.

— Да, Громов, — кивнула Ирка, глядя, как он трёт переносицу и ужаснулась, когда вдруг поняла, что двадцать пять для неё уже молодой, а восемнадцатилетние мальчишки — просто дети.

— Так, он на пенсии, — ответил новый молодой судмедэксперт.

— На пенсии? — потрясённо выдохнула Ирка. — А как мне его найти?

— Не знаю. Позвоните. Он, скорее всего, дома. Я буквально вчера с ним разговаривал.

— А вы не могли бы, — посмотрела на него умоляюще Ирка.

— Ясно. У вас нет ни адреса, ни телефона.

Она отчаянно потрясла головой и подумала, что ведь и она для него уже стара — просто усталая тридцатилетняя тётка, которой что-то от него надо.