— В Париж. — Видимо, ни черта не знала про Нору Вероника. — Они каждый месяц выбирали длинные выходные и куда-нибудь летали. В Рим, Вену, Венецию, Стокгольм. А куда он ездил с тобой? Он в Москву тебя с трудом вытащил. И теперь перебрался в это захолустье. Он! — взмахнула она рукавами, словно Василиса Прекрасная. Того и гляди или озеро с лебедями наколдует, или обглоданной костью в лоб залепит. — Человек, покоривший мир. Человек, который говорит на пяти языках и, наверное, ещё столько же понимает. Человек, которому открыты все двери. Чья компания стоит больше миллиарда долларов. Вадим Воскресенский! Сидит в тайге, в жопе мира и неизвестно чего ждёт, потому что ты не оставила ему выбора.
— Я не оставила?! Я его сюда не звала… — начала было Ирка, но Вероника перебила.
— Господи, да заткнись ты! Что он вообще в тебе нашёл? Грубая, необразованная деревенская баба, которой ничего не интересно, кроме пожрать и потрахаться. Да, красивая. Но насколько ещё хватит твоей красоты? На год, на два? А что потом?
— Тебе не всё равно? — скривилась Ирка.
— Будешь? — вдруг спросила Вероника, достав из кармана манто сигареты.
— Нет, — мотнула головой Ирка.
— Не возражаешь? — достала та из того же кармана зажигалку.
— Да мне будет по хер, даже если ты застрелишься.
Вероника закурила. Её хватило всего на пару затяжек, а потом снова понесло.
— Ты рушишь всё, к чему прикасаешься, — закончила она свою эпическую речь.
Ту самую, где было:
Когда дошло до откровений о Борисе Воскресенском, Ирка ей снова возразила:
— А при чём здесь Борис? С Борисом у нас ничего не было и не может быть.
— Ну почему же не может, — засмеялась ей в лицо чёртова стерва. — Вадим тебя как раз понял бы. Он семь лет с этим жил. Семь лет думал, что ты воспитываешь его брата, а не сына. Он почти смирился. Почти принял. Почти перестал тебя ненавидеть. А потом ты взяла и всё испортила: оказалась лучше, чем он о тебе думал.
— Да, люди часто разочаровывают, — усмехнулась Ирка.
Она и не подозревала, сколько злобы может таиться в хрупкой нежной девочке, что, казалось, заглядывала Воскресенскому в рот. А может, это было сиюминутное: Вероника искала виноватых, а Ирка как никто на эту роль подходила.
— Только не носись с ним как с больным щенком, — высказав всё, что так долго копила, закончила Вероника, возвращаясь в дом.
Ирка хмыкнула.
— Да пошла ты со своими советами!
— Только учти, он не такой, как был, — словно не слышала её Вероника. — И не такой, каким кажется. Каким бы ты его ни знала, Вадим изменился. Такие перемены не даются легко, но он стал другим. Смелее, злее, опаснее, — сверлила её взглядом Вероника. — Чем труднее ему будет, тем упрямее он будет добиваться чего хочет, — словно предупредила она. — А всё, чего он хочет — это не ты, а отомстить тебе.
Вероника ушла. А не на шутку разгулявшийся снегопад вдруг вытолкнул в круг света от фонаря Петьку.
— Плохо же она тебя знает.
— Давно тут стоишь? — протянула к нему руки Ирка.
— Достаточно. Лживая сука! — разорялся он.
— Почему лживая? — удивилась Ирка.
— Потому что врёт, — зло сплюнул Север. — О том, что наставила Вадику рога, она тебе рассказала? — Ирка округлила глаза. — Так и думал. Она ему изменила, Ир. Но тебя зато учит жизни, коза облезлая.
— Как изменила? С кем?
— Да какая разница! — отмахнулся Север. — Вроде с бывшим. У Вадика оказались с ним какие-то дела, он его пригласил на встречу, а потом они…
«Пригласил? Сам?! Оказались дела?» — обомлела Ирка, не веря своим ушам, тряхнула головой.
— Не понимаю, ты-то чего злишься? — смахнула с Петькиных волос снег.
— Точно не понимаешь? — подтянул её к себе Север.
И был прав: понимала — один из оборонительных рубежей пал.
Но что-то ей подсказывало, не просто пал — Вадик его устранил…
Глава 17
Ворочаясь на полосатых простынях с отметкой РЖД без сна, Ирка думала о Вадиме.
Она спросила его потом про аварию. Про измену жены спрашивать не стала, побоялась, не смогла, да, собственно, и Петька с ней поделился не для того, чтобы она тут же всё выболтала Вадиму. А про аварию спросила:
— Ты сам?
— Конечно, нет, — ответил Вадим. — Глупо пытаться покончить жизнь самоубийством на спортивном треке. В машине, специально оборудованной на случай аварии рамами жёсткости и дополнительными привязными ремнями. Уж точно я бы выбрал что-нибудь понадёжней, чтобы умереть, а не остаться инвалидом. Обречь себя до конца жизни на памперсы и инвалидное кресло — я, конечно, идиот, но не настолько же.
— Что же тогда случилось?
В морозном воздухе от их дыхания оставались прозрачные облачка.