Если бы меня спросили снова

Ирка привезла Андрея на музыкальные занятия, Вадим должен был забрать. В сквере у музыкальной школы они и прошли прогуляться, пока Андрей на радость или ужас преподавателя играл разученный за вечер ноктюрн Шопена в собственной обработке.

— Я просто не справился с управлением. Было скользко и ни хрена не видно, — пожал плечами Вадим. — Но я искренне благодарен за эту аварию провидению. Она помогла мне многое переосмыслить, на многое взглянуть другими глазами и, наверное, измениться.

«Измениться настолько, чтобы подложить жену к бывшему?» — подумала она тогда.

Да, он действительно многое переосмыслил. И сильно изменился. Говорят, этот процесс не имеет никакого отношения к возрасту, но он стал взрослым. А она?

Ирка вспомнила, как он гнал однажды по трассе. Как вспыхивал порохом, стоило другому мужику оказаться в зоне её видимости. Как ревновал её к Северу, к отцу, к каждому столбу.

А она… скучала по его ревности.

Определённо её надо было сжечь на костре. Повесить, как чёртову Эсмеральду. Он прошёл такой трудный путь, прошагал как паломник, принял свою схиму, выдержал испытание своей женитьбой, её замужеством, отцовством, выполнил все обеты, что дал, а она… она любила его пороки.

— Ты любишь не его пороки. Ты любишь его таким, как он есть, — возразила Ирке Аврора. — Со всеми его недостатками.

К утру в дорогое Иркино купе так никто и не сел — она ехала одна и увидев, что Аврора в сети, набрала подругу.

Её малышке шёл второй годик, и Катюша (Екатериной дочь назвал Демьян) уже говорила «мама», «папа», «дай», ещё около двадцати слов и была чудесным образом похожа и на маму, и на папу, который, конечно, души в ней не чаял. Аврора как раз её кормила.

Под мерный стук колёс Ирка слушала, как лепечет маленькая Катя и невольно улыбалась.

— Не ищи ты его, Ир, не ищи, — тяжело вздохнула Рорка, когда Ирка рассказала ей новости про Петьку. — Я рада, что он жив, и что все твои сомнения оказались небеспочвенными. Но что бы там ни было, он всё тебе написал. Это как последняя воля — нравится тебе или нет, её надо исполнить.

— Просто ты его не любишь, — вздохнула Ирка, когда Демьян забрал у Авроры малышку и они остались вдвоём.

— Не люблю? — задумалась Аврора. — Может быть. И я, наверное, могла бы назвать кучу причин, почему. А ещё почему он не тот человек, что тебе нужен, но не буду. Просто между Вадимом и Петькой, я выбираю Вадима. Поэтому, если вдруг ты устроишь голосование, мой камешек — чёрный, — улыбнулась она. — И кучерявый.

— Кстати, а почему ты перестала его звать Петюня?

— Потому что, когда он был Петюней, он был мой, а Петька — твой.

— Я всё равно его найду, — сказала Ирка буднично, потому что вопрос это был решённый. — Мне знаешь, что не нравится? Что я, как лабораторная крыса в чёртовом лабиринте, где выхода в принципе нет. Куда бы ни повернула — всё тот же грёбаный лабиринт.

— О чём ты? — нахмурилась Аврора.

— О том, что Петька меня не спросил, когда самоустранился. А кого без него могу выбрать я? Какие у меня варианты?

— Ну, да, сказать Воскресенскому: «Извини, мне никто не нужен или нравится другой» вряд ли получится. Но и зачем?

— Угу, — кивнула Ирка. — Вот именно: зачем мне кто-то другой? Вадим отец моего ребёнка, он два года терпеливо ждал. — «Вот только чего интересно? И ждал ли, или это был план?» — всё время ловила она себя на крамольных мыслях. — Он развёлся с женой, был рядом, когда мне было тяжелее всего. — Да, чего уж. Это он занимался всем, когда она, оглушённая горем, не могла ни есть, ни спать, ни заботится о ребёнке. — И Петька не просто отошёл в сторону — он уступил дорогу Воскресенскому. Ему и никому другому. Не удивлюсь, если втайне от меня даже пригрозил Вадику, чтобы ни волосок не упал с моей головы. Или они даже договорились, ударили по рукам.

Ирка глубоко вздохнула и неожиданно заметила, что бетонная плита, которую словно положили на грудь, когда её муж погиб, стала легче. И омертвевшее тело, и окаменевшая душа словно ощущали покалывания, болезненные, но живительные, как в онемевшей руке, когда начинает поступать кровь.

Она оживала, чёрт побери!

— Я не знаю, что у Севера были за причины так поступить, — категорично хмыкнула Аврора, когда-то любившая Петьку, но теперь словно в отместку, замечавшая лишь его недостатки, — то, как он поступил с тобой — это жестоко и подло. С тобой, с Андреем, с собственной бабкой.

— Бабке он прислал письмо.

— Когда? Когда она уже похоронила единственное дорогое, что у неё осталось — внука?

«Кстати, а когда? — невольно задумалась Ирка. — И как она получила письмо, что он прислал? Откуда оно пришло?». Ирка ведь не спросила.

— Он всегда поступал с тобой жестоко и подло, но ты упорно этого не замечаешь. Это он выложил в сеть твои обнажённые фотографии. Он наговорил Вадиму, чего не было. Он опорочил тебя в его глазах. Макееву до сих пор за это икается, а с Севера как с гуся вода. И он снова тебя подставил — бросил. Понимаешь, не умер — бросил.

Глава 18

«Он убил ради меня!» — рвалось из груди, но Аврору, наверное, и это бы не убедило.