Если бы они могли говорить

Еще несколько шагов — и опасное место осталось позади. Спустя некоторое время погонщики остановили волов, чтобы те отдохнули. Дядюшка Митуш подошел к Комуру, погладил его по лбу, почесал между короткими рогами и сказал:

— Молодчина, Комур! Я знал, что ты меня не подведешь!

Комур продолжал стоять на борозде. Голова, шея, грудь — все было аспидного цвета, лишь глаза сверкали, выделяясь на черном фоне своим блеском. Но вот он пришел в себя и принялся методически жевать. Вол не понимал, что такого необычного сделал, но наверняка, у него мелькнуло в голове, что раз дядюшка Митуш и Аго крутятся вокруг него, значит должны дать что-нибудь вкусненькое. Потому он не спускал с них глаз, и кончики ушей у него подрагивали.

— Конечно, сколько лапши съел с утра, — засмеялся Аго. — Лапша, она силу дает.

Пахари провели еще несколько борозд. От земли исходил жар, в воздухе слышалось звонкое жужжание — словно звенела туго натянутая струна — тучи зеленых мух кружились над животными, садясь им на разгоряченные спины. Волов распрягли, и Аго пошел попасти их, а дядюшка Митуш побрел в поместье.

Пока вспахали эту ниву, плуг еще несколько раз застревал в корнях пырея. Тогда быстренько меняли волов, на место Балана и Чивги становился Комур с напарником. Балан и Чивга считались лучшими волами, к тому же самыми красивыми — крупные, белые, как снег, с огромными, как у оленя, рогами. Но делать было нечего — как бы оспаривая их первенство, их ставили ближе к середине, а на их место впрягали Комура с напарником. И сколь безнадежно ни застревал плуг, Комур все равно его вытягивал. Дядюшка Митуш после этого подходил к нему, похлопывал его по бокам, гладил по лбу, а Аго шумно радовался.

Волов обычно пасли ночью, чтобы мухи их не донимали. Утром, после восхода солнца, Аго вел их на водопой к колодцу, а потом отправлялись пахать. Но однажды Аго прибежал очень рано, еще солнце не появилось на горизонте. Волов с ним не было.

— Дядя Митуш, — закричал он еще издали, — вол умирает. Комур весь вздулся, кончается!

Митуш посмотрел на него задумчиво, никак не реагируя, а потом сказал:

— Наверно, рапсом объелся. Не иначе как залез в поле с рапсом и там пасся. Сколько раз я тебе говорил, чтобы и близко их не подпускал к полю с рапсом, осел ты эдакий! — рассердился вдруг Митуш. — А ты, что делал? Где был?

Аго надулся, потом шмыгнул носом и повторил:

— Вол умирает…

Митуш сунул руку в мешок, висевший на стене, где обычно хранили разные инструменты, взял что-то и спрятал за поясом — но что именно, Аго не заметил. Потом оба поспешили к волам. Их было видно еще издали — волы лежали, сбившись в кучу, и их спины белели на фоне зеленой травы, как гигантские шляпки грибов. И только один из них стоял немного в стороне. Когда мужчины приблизились, то увидели, что это Комур.

На него страшно было смотреть: огромный, неимоверно раздувшийся, он напоминал рыбацкий баркас, а брюхо почти касалось земли. Глаза были мутными, изо рта тонкими струйками стекала пена. Он еле-еле держался на ногах и в любой момент был готов рухнуть на землю. Аго снова заплакал:

— Сдыхает вол… Добрый вол, а сдыхает…

— Конечно сдохнет, коли не смотришь за ними, — сердито ответил ему дядюшка Митуш.

Он сунул руку за пояс и вытащил оттуда шило (сейчас Аго понял, что Митуш достал из мешка), подошел к Ко муру и принялся его щупать между ребрами. Пощупал там, пощупал тут — как будто искал какое-то определенное место. Найдя его, отметил левой рукой, но положил ее чуть сбоку, а правой размахнулся и изо всех сил всадил шило в бок вола.

Аго, изумленный, ахнул. Комур же только помотал головой — и все. Дядюшка Митуш вытащил шило, раздался звук «пуф, пуф» — вроде как открылся какой-то клапан. Стали выходить газы, собравшиеся в желудке у вола, и спустя немного времени Комур оживился, а надутый, словно воздушный шар, живот стал быстро уменьшаться в размерах.

— Ты что думаешь, это шило простое? — весело проговорил Митуш. — Нет, брат, это не просто железо, оно через алектрику пропущено… Ну, чего рот разинул, поводи вола, не давай ему стоять на одном месте.

Через несколько дней Комур стал прежним, словно ничего и не было. За эти несколько дней он даже успел напакостить: пока его никто не видел, напился только что надоенного молока из ведра. Но и доброе дело совершил: как-то раз он куда-то бежал — стремительно, тяжело (после борьбы с другими волами) и чуть не налетел на ребенка Галунки. Однако, не добежав до малыша, свернул в сторону, чем немало удивил всех, а Галунка даже заплакала от радости…

Спокойный, смирный и добродушный, он стоит перед хлевом и мерно жует что-то. Дядюшка Митуш и Аго завтракают на террасе. Комур жует и внимательно смотрит на них. В глазах его читается любопытство.

— Совсем поправился Комур, словно ничего и не было, — говорит дядюшка Митуш. — А красавец какой, даром что безрогий. Добрый вол, сильный. Какому-нибудь бедняку такого вола, да еще одного в придачу — и горя знать не будет. И работать станут, и кормить его и детей… Добрый вол… Только вот… обжористый немного…