Если бы они могли говорить

Они снова двинулись вперед и стали постепенно отдаляться, но Василена смогла услышать еще слова:

— Знаешь, как я иногда шучу? — засмеялся Захари. — Говорю ей: — Представь себе на секунду, что ты — хозяйка поместья, так что ты тогда сделаешь? И она, дурочка, с готовностью начинает перечислять: надо поправить сарай, овечий загон, ограду починить, в некоторых местах обвалилась, новый амбар построить и прочее, и прочее…

Захари заливисто рассмеялся. Но смеялась ли Севастица — Василена не услышала. Она словно оцепенела. Так, значит, все было ложью, он просто издевался над ней! Ноги у нее подкосились, она без сил опустилась на какой-то толстый корень, торчащий из земли, и глубоко задумалась.

— Тетя Василена, тетя Василена! — послышался тонкий детский голосок Галункиного ребенка, разыскивающего ее. Василена вздрогнула, но не отозвалась, а когда голосок затих вдали, закрыла лицо руками и горько заплакала.

Домой она вернулась уже спокойной. Поговорила немного с Галункой. Васила дома не было, и они легли спать рано. В полночь Василена встала, на цыпочках, чтобы не разбудить Галунку, вышла, вывела из конюшни двух самых лучших лошадей — серых, в яблоках, — сама запрягла их в повозку. Когда она уже была готова выехать со двора, кто-то из дома окликнул ее:

— Эй, кто там?

— Это я, — отозвалась Василена.

И снова все стихло.

Повозка выехала со двора и покатила по дороге — сначала неторопливо, потом все быстрей и быстрей…

А на другой день, когда не знали, где искать Василену и хотели уже поднимать переполох, в поместье приехал крестьянин из Сарнено, вернул повозку. К уздечкам лошадей были привязаны белые рушники — как на свадьбе.

— С праздником вас! — сказал крестьянин, останавливая повозку.

Во дворе как раз были Захари, Севастица, Галунка, толпились батраки.

— С каким-таким праздником?

— Как — с каким? Сегодня утром обженили мы Василену и Велико. — И, подумав, что все удивляются такой скоропалительной свадьбе, добавил: — Так ведь документы у них давно готовы, позвали батюшку — и все!

Захари подхватил под руку Севастицу, и супружеская чета направилась в господский дом.

СИВКО

Работа у колодца нудная, монотонная. Визгливо скрипит барабан, будто жалуется на свою участь, подобно черной змее извивается канат, сплетенный из кожаных ремней и смазанный дегтем, чтобы не высыхал. Канат тянет крупный белый конь, который медленно ходит по кругу. За ним идет Митко, племянник Васила, — смуглый мальчишка с живыми черными глазами. Штанины у него подвернуты, он шагает прямо по пыли босыми ногами, покрытыми лишаями и царапинами. Митко счастлив, что ему доверили такую важную работу, и старается ступать прямо в след коня.

Нужно сделать пять-шесть кругов, чтобы из разверстой пасти колодца показался раздувшийся от воды блестящий бурдюк. Пока дядюшка Митуш выливает воду в корыто, из которого пьет скот, конь и Митко отдыхают в сторонке. А потом все повторяется снова: конь идет по кругу, барабан визгливо скрипит, Митко старается ступать след в след конских копыт.

Иногда конь позволяет себе расслабиться и еле-еле переставляет ноги. Тогда дядюшка Митуш, который сидит на камне, кричит:

— Давай, Митко, пошевеливайся! А то запоздаем.

Митко принимается стегать коня плетью и так увлекается, что продолжает стегать даже тогда, когда в этом нет никакой необходимости. Это не нравится коню: он становится беспокойным, тревожно прядет ушами и косит глазом на мальчонку, как бы говоря: «Что ж это ты делаешь?»

Вот уже много лет белый конь ходит вокруг колодца и поднимает на поверхность воду. Белота его выдает преклонный возраст, так как кони белой масти рождаются серыми и лишь к старости меняют масть. В свое время белого коня (тогда он был серым в черных яблоках) впрягали в двуколку, на которой ездил старый хозяин хаджи Петр. А когда конь состарился и стал таким, какой он нынче, — отяжелевший, с раздутым, как бочка, задом и толстыми ногами, с длинной шерстью на щиколотках — его поставили у колодца таскать воду.

И все же он был почти по-прежнему красив. Сначала — бросалась в глаза белизна кожи, словно оперение у лебедя. А когда он поднимал голову и гордо смотрел вдаль умными черными глазами, при этом чутко прислушиваясь к звукам, вид у него был необыкновенный; царственно хорош этот старец!

Долгая жизнь научила Сивко многому, и мудрости, и хитрости. Он терпел грубое обращение мальчонки единственно из-за Митуша. Сивко всегда мог пойти и напиться из корыта, стоило ему только захотеть, при этом он тащил за собой и Митко, державшего поводья. Иногда он позволял себе добежать даже до поляны, все с тем же Митко. Правда, Митуш двумя-тремя ударами палки возвращал его на место, в то время как заплаканный Митко ничего не мог с ним поделать — конь его просто не слушался.