Если бы стены могли говорить… Моя жизнь в архитектуре

Среда, в которой мы живем, отчасти продукт бесчисленных индивидуальных действий и вмешательств. Не следует преуменьшать значимость таких действий и их способности в совокупности влиять на наше качество жизни. Когда я иду пешком по городу, большому или малому, то безжалостно-критически рассматриваю каждое здание, мимо которого прохожу. Когда я вижу банальные многоквартирные дома, школы или здания почты, я не могу не задаваться вопросом: каким бы могло быть это здание? Или другим: как это можно улучшить? Когда мы приезжаем в Венецию, Рим, Дубровник, то наслаждаемся каждым моментом. Связность, взаимодействие воды и зданий, богатство деталей, общая красота в целом. Мы смотрим на эти места, как будто их построил не человек, а какой-то другой биологический вид, который откуда-то знал, как сочетать амбиции, изобретательность, вкус, согласованность и дисциплину, и был способен сохранять эти качества на протяжении времени. Кто были эти существа – и что с ними случилось? Города, которые нам больше всего нравятся – такие как Амстердам, Сан-Франциско и Лондон, – заимствовали кое-что у этого исчезнувшего вида. Чем более современны наши города, тем более они неряшливы: Хьюстон, Даллас, новые города Китая.

Некоторые из тех, кого удручает такое положение дел, считают, что ответом будет перевести стрелки часов назад. Для них ностальгия – это не форма тоски, а настоящий генеральный план. Принц Чарльз, известный любитель оглядываться в прошлое, однажды спросил: «Почему бы нам не поучиться у эпохи Рена, этого уникального момента в нашей истории архитектуры, когда местная готика и классицизм слились в энергичный привлекательный стиль? Должны ли мы по-прежнему стремиться стать чахлой копией Манхэттена?» Его высказывания можно воспринимать с симпатией, можно даже разделять его архитектурные вкусы, но ностальгический подход не принимает во внимание как неприятные элементы городского прошлого (нечистоты, загрязнение воздуха, перенаселенность), так и достижения прошлого века, которые изменили города навсегда. К ним относятся демографический и экономический факторы (во всем мире огромный приток населения из сельской местности в города, и направление потока не скоро изменится в противоположную сторону) и влияние технологий (изобретение автомобиля и способность строить башни все большего размера).

Модель научного кампуса для суперколлайдера, 1993 г. Вашингтон отменил программу

Физическая реальность не единственное, что изменилось. Изменились идеи и отношение, которые могут быть такими же прочными, как сталь, и их гораздо труднее поколебать. Согласно одной из таких идей, рынок является единственным регулятором, который нам нужен. Если что-то происходит потому, что это было вызвано силами рынка, то результат по определению будет хорошим и даже естественным. Я часто вспоминаю слова Октавио Паса, сказанные по другому поводу, но которые в равной степени применимы к обществу в целом: «Рынок, слепой и глухой, не любит литературу… и не знает, как выбирать. Его цензура не носит идеологического характера – у него нет идей. Он знает все о ценах, но не знает ничего о ценности». По всей стране, несмотря на то что департаменты градостроительства, которые связаны с зонированием и планировкой города, ослаблены, влияние застройщиков только выросло. Бесконтрольное расходование земли, запущенность инфраструктуры, приватизация общественного пространства – все это проявления слепой веры в рынок.

С такой идеологией неразрывно связан уход общества от ответственности за то, что является для нас общим. Начиная с администрации Рейгана и при каждой последующей демократической или республиканской администрации общей тенденцией в США на федеральном, а также на местном уровне было стремление к сокращению управленческих структур и дискредитация налогообложения и регулирования как несправедливых и неразумных препятствий экономического роста. Чайная партия, возможно, сошла на нет как явная политическая сила, но умонастроения сохранились. Уровень налогообложения постоянно сокращается. В Калифорнии на протяжении десятилетий существовали налоговые ограничения, которые сделали невыносимой нагрузку, связанную с ответственностью штата за инфраструктуру и образование. Когда-то американцы были способны на великие свершения. В США последний период, связанный с большой заинтересованностью в общественном пространстве и в инфраструктуре в целом, начался при Франклине Рузвельте в 1930-х годах и закончился при Дуайте Эйзенхауэре в конце 1950-х. «Новый курс» привел к серьезным государственным капиталовложениям в благоустройство городов и национальной инфраструктуры – по всей стране строили мосты, дамбы и правительственные здания. Последний значимый всплеск активности был связан со строительством системы скоростных шоссе между штатами, начавшимся в 1950-х. Такого рода инвестиции с прицелом на будущее исчезли из общественного сознания в современной Америке.