В качестве нашего с ней первого свидания я пригласил ее на концерт одного моего знакомого музыканта. Сам я пришел заранее, не торопясь выкупил билеты и принялся ждать мою спутницу на тротуаре снаружи, нервно грызя ногти и постоянно косясь на свои часы. В конце концов я заметил ее, машущую мне издалека. Подойдя ко мне, она без малейших предисловий приветственно обняла меня. Размыкая эти объятия, я едва удержался от того, чтобы честно объявить это свидание всего лишь экспериментом на тему обмана. Ощутив внезапную боль в деснах, я осознал, что машинально изо всех сил стиснул зубы, чтобы не произнести этих слов вслух.
Потом мы в молчании танцевали с Малаикой под аккомпанемент моего выступавшего знакомого – молчание существенно играло мне на руку. После танцев мы пошли выпить по бокальчику вина в бар по соседству, в котором было так темно, что нашим глазам потребовалось несколько минут, чтобы привыкнуть к слабому освещению. Стоявшие за узорчатым стеклом свечи были стратегически расположены так, чтобы отбрасывать тень в определенные места. Мы с Малаикой устроились на стульях за одной из стоек. Ее флиртующая улыбка словно говорила мне: «Мне наверняка все понравится, но только при условии, что ты не будешь открываться мне по-настоящему».
Я старался говорить как можно меньше, задавая вместо этого побольше вопросов – это мне было совсем не в тягость: я правда хотел узнать ее поближе и наслаждался ее мелодичным полушепчущим, полусмеющимся голосом. Она тянула некоторые слова и гласные и иногда делала паузы, заканчивая реплику красноречивым выражением лица. Каждый раз, когда все же заговаривал я, моя напрочь лишенная изящества стремительная болтовня на контрасте напоминала запинающуюся пулеметную очередь. А ведь когда-то мне искренне нравилась моя манера говорить; моя новообретенная озабоченность тем, как меня воспринимают окружающие, уже исказила мое собственное восприятие самого себя.
Малаика рассказала мне, что ее работа была связана с разработкой детских наборов для бумажного моделирования.
– Могу болтать про бумагу сколько угодно, пока не остановят – хоть весь день, – добавила она. Она описывала мне разные бумажные безделушки и оригами, которые складывала сама – оказалось, все ящики ее рабочего стола были буквально набиты такими бумажными фигурками и моделями.
– Моя квартира – настоящее бумажное царство, – сказала она. Несмотря на то, что я в основном молчал, ей, казалось, вовсе не было скучно.
Виски и само ее присутствие постепенно опьяняли меня, и следовать моим правилам становилось все сложнее и сложнее. Привлекательная женщина сама по себе оказывала на меня эффект, сходный с действием сыворотки правды.
В какой-то момент Малаика открыла было рот, чтобы сказать что-то еще, но вдруг замешкалась – очевидно, не один я в ходе нашего разговора занимался тщательной самоцензурой. Она явно морально готовилась произнести нечто рискованное.
– Знаешь, это мое первое настоящее свидание, – призналась она, обняв себя руками. Одна из пляшущих вокруг теней живописно закрыла один ее глаз. – Я всего пару месяцев назад рассталась с парнем, – добавила она. – И не особо умею жить в одиночестве.
Тот факт, что Малаика сама упомянула про недавнее расставание, можно было бы принять за разрешение рассказать ей про Еву, но у меня на этот счет уже было отдельное правило:
✓
То, что она упомянула своего бывшего, совершенно не значило, что она не осудила бы меня, заговори я о Еве. Малаика рассказала мне, что встречалась раньше только с друзьями и ни разу в жизни не ходила на свидание с незнакомцем.
«Отношения» и «свидания» стояли в списке моих запретных тем не просто так. Я начал лихорадочно перебирать различные возможные стратегии увода разговора в сторону. Малаика нахмурилась.
– Все хорошо? – спросила она. – О чем думаешь?
Тут я уже по-настоящему запаниковал.
– Давай не будем об этом, – ответил я.
– Почему нет? – засмеялась она.
– Есть список тем, на которые мне не стоит разговаривать, – сконфуженно пояснил я.
Малаика засмеялась пуще прежнего, однако разом посерьезнела, поняв, что я не шутил. Мне сразу понравилась ее проницательность. Поставив свой бокал на стол, она спросила:
– И кто же решил, какие темы ты можешь обсуждать, а какие – нет?
– Я сам, – ответил я. – Я составил этот список собственноручно.
– А, вот оно что, – рассмеялась она с явным облегчением в голосе. – Я уж подумала, что это из области психотерапии. Собственно, она не ошиблась – весь мой мозг был «чем-то из области психотерапии».
– Так, – сказала она, улыбнувшись и подавшись вперед. – То есть у тебя есть список тем, обсуждать которые ты сам себе запретил?
– И я его дополняю каждый раз, когда очередной разговор приводит к ссоре.
Она снова рассмеялась.
– И что же это за темы?
– Вообще, мне не стоит тебе об этом говорить, – осторожно произнес я.
В ответ Малаика без предупреждения начала второй раунд нашей с ней игры в гляделки.