— Спасибо за доверие, — шутливо поклонился Лева, — но я еще не все понимаю… Вот эти вещи, например, что под столом, — к чему они?
— На них не заглядывайся, повыше гляди!
Тут только Лева заметил, что на вбитых в стену гвоздях также развешаны разные детали от мотоцикла: колеса, вилки, рули, связки спиц, уже очищенные от грязи и ржавчины. Нельзя сказать, чтобы они были «как новые», но Лева видел — такие могут еще послужить.
— Теперь понял? — Сдержанное торжество слышится в голосе Николая. — Из пяти рам мы соберем одну. Из этой вот, например, возьмем только задний скрепляющий болт: именно его нам не хватает… Мелкие вмятины не помешают, ржавчину снимем, закрасим…
Говоря это, он успел отвинтить гайку и вынуть болт из зажатой в тисках рамы мотоцикла. Она распалась на две части, и Николай бросил их под стол. Болт он потер со всех сторон напильником, и тот заблестел, как новый.
— Вот его место. — Николай примерил болт к раме, висевшей на стенке, и, убедившись, что он подходит, улыбнулся. Затем снял со стены раму и вилку, сложил их, продел в отверстия, которые пришлись точно одно против другого, только что добытый болт. Лева держал скрепляемые части, а Николай, ловко орудуя ключами, завинтил гайку. Эти части настолько подходят друг к другу, что каждый, даже впервые взяв их в руки, без труда понял бы, как их складывать, куда продеть скрепляющий болт. И оттого, что все было так ясно, Леве приятно было помогать.
— Можно или нельзя? — неожиданно раздался знакомый голос, и тракторист шагнул через порог.
— Здравствуйте, Савелий Дмитриевич, — обрадовался Николай. Он отложил свои инструменты, обернулся к вошедшему и растерянно улыбнулся, не зная, что сказать, какими еще словами привечать гостя. — Садитесь, милости просим, — вспомнил он, как бабушка иногда принимала гостей. — Чаю не хотите?… Я сбегаю, принесу.
Савелий Дмитриевич махнул рукой, по-дружески усмехнулся. Лева расхохотался. Николай понял нелепость своих слов и тоже улыбнулся.
— Вот, вашим советом воспользовались, — счел он нужным пояснить.
— Слышал, вижу, — отозвался Савелий Дмитриевич, с интересом разглядывая инструменты и детали мотоцикла, припасенные Николаем. — Ну, ну!.. Какой же твой план действий? Расскажи!
— Сначала мотор на раму посадим, потом бачок, багажник, колеса, тросы…
— Так! Отличный план! — похвалил Савелий Дмитриевич. — Замечательный план!.. И я так начинал, когда в вашем положении был. А потом понял, что действовать надо как раз наоборот. Колеса и подножку перво-наперво приладьте — для устойчивости машины и удобства работы. Тросы развесьте, потом их бачком накроете. А если наоборот сделаете — запутаются они у вас под брюхом бачка. Мотор установить — последнее дело, хоть и самое важное. Поняли?
— Поняли, поняли, — в один голос отозвались мальчики.
— А кто же у вас уполномоченный ОТК? — вспомнил вдруг тракторист.
Мальчики недоуменно переглянулись.
— Ну, кто у вас работу принимает, за качеством следит? — пояснил Савелий Дмитриевич и, не дав детям подумать, продолжал: — Нет такого? Значит, на себя беру, если доверяете. Нет возражений?
— Мы будем делать все, что вы скажете, — поторопился ответить Николай.
— Пока сами не научитесь мозговать, — уточнил тракторист, — а потом и без меня обойдетесь. Что ж, ребятки! Ночью и днем любую помощь от меня требуйте… А принимать у вас зачеты буду каждый вечер в этом самом месте.
Он протянул им обе руки сразу, и ребята с восторгом пожали их. Близкое участие Савелия Дмитриевича окрыляло друзей, сулило верную удачу.
— Ну, давай работу, давай, — произнес Лева, когда Савелий Дмитриевич ушел.
12. В больнице
А Федор Иванович Зуев лежал в городской больнице.
В одно пасмурное утро он поднялся с головной болью, беспокоило покалывание в левом боку, температура оказалась высокой. С каждым часом ему становилось хуже. Тогда он дал кое-какие поручения соседям и вызвал по телефону машину скорой помощи.
Врач больницы, куда доставили Федора Ивановича, подумал о сыпном тифе. Признаков этого заболевания было, правда, еще мало, но раз уж зародилось подозрение, полагалось больного остричь. Кивком головы врач подозвал парикмахера. Тот подошел к Федору Ивановичу, безучастно лежавшему на клеенчатом диване, и провел своей машинкой-нулевкой по его голове, щекам и подбородку.
Помытого и переодетого в больничное белье, Федора Ивановича на носилках перенесли в палату, где в тот день дежурила Анфиса Петровна.
— Федор Иванович! Федор Иванович! — несколько раз окликнула она больного.
Он не отзывался, не открыл глаз.
— Вы его знаете? — спросила палатная сестра, находившаяся тут же.
Проворно укутав больного одеялом и положив ему на лоб назначенный врачом пузырь со льдом, Анфиса Петровна полушепотом сказала:
— Четыре года я этого человека знаю, — с тех пор как он в Полоцке поселился, а не догадывалась, что у него такой шрам на щеке — волосами закрывал.
— Видно, после тяжелого ранения.