Если (ЛП)

Не было причин чувствовать застенчивость, потому что мы оба были в своей стихии. Мы были похожи. Конечно Эбби-Роуд (прим.перев. двенадцатый альбом британской рок-группы The Beatles) предназначен, чтобы перетекать от одной песни к другой. Поэтому проникновенная мелодия Golden Slumbers плавно влилась в скандирование Carry That Weight, которая закончилась тяжелой, почти эротичной игрой гитары. Поэтому я подошла к задней части мольберта и играла в воздухе на гитаре, безмолвно ртом повторяя слова для него. Он улыбнулся, но был где-то в другом месте, его шапка почти слетела с головы, открывая мягкие шелковистые кудри и волны. Его язык был немного высунут изо рта, когда он оценивающе смотрел на холст. Отыграли последние строчки песни, когда я мягко перескочила в свое танцевальное пространство. Затем я подбежала к проигрывателю и переключила иглу на Oh Darling, так как знала эту пластинку наизусть, и не ощущала, что Her Majesty, будет хорошей песней для танца. Когда я подняла иглу, он заметил, остановившись посмотреть, как будто это сбило его концентрацию.

— Не беспокойся, я просто переключаю, — сказала я.

Эту песню я чувствовала всей душой, покачивая бедрами из стороны в сторону, позволяя своим конечностям тянуться. Я сжала ткань своей футболки и потянула ее, как будто она была в огне. Когда я сделала это, то забыла что этот странный и загадочный мальчик может наблюдать. Прошло так много времени с тех пор, как я танцевала ради чистого удовольствия. Всегда были лишь тренировки, прослушивания или демонстрации. Здесь не было никакого осуждения, страха быть отвергнутой, просто пространство, чтобы двигаться и выражать себя.

Комната была наполнена творческой энергией. В этом слове не было ничего другого кроме — кайф, наркотик. Метафизический. Эш отстранился от меня, так же как и я от него, но мы были связаны — мое тело, его кисть. Песня подходила к концу. Я вытянула руку и подняла иглу, и заметила тишину. Эш не двигался. Он наблюдал за мной все время. Я подняла глаза и наши взгляды встретились.

Все энергия, которая пощипывала мою кожу и направляла мое тело, сгустилась между нашими взглядами, и мы оба отвели взгляд так же быстро, как и наши глаза встретились. Я отвернулась, в поисках отвлечения в другой пластинке. Я вытащила Тома Уэйтса, сразу перешла к песне Please Call Me, Baby и снова начала танцевать.

Эш вернулся к своей работе, а я вернулась к своей. Мы делали это, даже не знаю, насколько долго, потому что время исчезает, когда ты танцуешь.

— Я закончил, — наконец сказал он, отступая от мольберта. Его лицо, руки и рубашка были покрыты радугой краски и пастели.

Я сделала усилие, чтобы не подглядывать, и хотя я не могла знать, но была уверена, что картина будет хороша. Но Эш, казалось, не выглядел удовлетворенным.

Я обошла и ахнула, когда увидела работу. Это была я, но это была вариация меня, взрывающаяся цветом, движением, мои волосы превратились в нечто другое — потустороннее, закручивая меня в бесконечном цвете.

— Это прекрасно, — сказал я. На моем лице не было шрама. Казалось, будто он мог видеть, как я танцую в своих мечтах. — Я не знала, что ты рисуешь меня.

— Это дерьмо, — сказал он.

Я пребывала в полном неверии. Я не знала, что его дар был экстраординарным. Он только что нарисовал картину на скорую руку, и она была восхитительна.

— Это изумительно. Как ты можешь так говорить? — спросила я.

— Детали, линии они недостаточно точные. Я не всегда могу держать руку достаточно ровно, и я сдерживаюсь. Это не похоже.

— Похоже? На что?

— Бёрд, когда я вижу тебя, танцующую под эту музыку, — он сделал паузу, и передвинул иглу влево, чтобы запись перестала играть. — Когда я вижу, как ты танцуешь, я вижу тебя в радужно-голубом, бледно-зеленом, розовом и в цвете индиго. Вихри оранжевого и золотого как закат обволакивают твои движения. Вкрапления серебра, которые искрятся как луна, отражаются в темном океане, мерцающем вокруг тебя.

Хотя его слова были поэтичными и завораживающими, я не знала, что делать с ними. Он произносил их, как будто, то, что он говорил, было ясно как божий день. Поэтому я просто стояла неподвижно, без эмоций, позволяя ему выразить свое разочарование.

— А это, — он указал на рисунок концом своей кисточки, — не похоже, — сказал он. — Это не так красиво и динамично.

Я понимала, что он имел в виду красиво в художественном смысле, но что, если он просто назвал меня красивой?

— Но ты можешь практиковаться.

— Нет, не то чтобы я не могу. Я не хочу.

Шапка Эша соскользнула полностью, и его растрепанные волосы были вымазаны краской. Он покачал головой, вытаскивая себя из потерянности своего собственного раздражения.

Когда он посмотрел на меня, он тихо рассмеялся, увидев мое замешательство.

— Ты, должно быть, думаешь, что я чокнутый. Прости, я немного теряю голову, когда рисую. Поэтому я больше не делаю это.

— Нет ничего плохого в том, чтобы терять голову. Вот почему мы все занимаемся искусством.

Он прочистил горло.

— Ты когда-нибудь слышала о синестезии?

— Синестезия? Я не знаю, но кажется, это слово звучит знакомо.