Если мы будем вместе...

Решив, что ей надоели местные деликатесы, я нашел женщину, согласившуюся за небольшую плату приготовить любимые Машины блюда – борщ и голубцы. Дама почтенного возраста и необъятных размеров – бывшая гражданка одного из соседних с Россией государств, в поисках лучшей жизни переехавшая на острова на ПМЖ, сделала блюда по домашним рецептам, а не так, как готовят в ресторанах. Эта же добрейшая женщина, узнав о плохом самочувствии Машеньки, посоветовала показать ее врачу, вдруг она подхватила какую-нибудь тропическую болезнь. И почему, спрашивается, я сам не мог до этого додуматься?

К моему глубокому разочарованию, даже любимая еда не смогла заинтересовать мою девочку: борща она съела всего пару ложек, а на второе даже не взглянула... А вечером я увидел Машу, сидящей в кресле на террасе. Она куталась в теплый плед (это при том, что даже ночью температура там не опускалась ниже тридцати градусов. Рядом с ней на низком столике стояла бутылка крепкого алкоголя (кажется, текилы, если я правильно разглядел) и стакан. Сказать, что я удивился – ничего не сказать: Маша никогда не пила ничего крепче шампанского, не потому, что ей не разрешали, просто не любила крепкие напитки. А уж чтобы она напивалась, такое вообще невозможно было представить.

Маша наполнила стакан до краев. У нее так дрожали руки, что горлышко бутылки звякало о край стакана, а жидкость пролилась мимо и потекла по столу. Она не обратила на это внимания. Расплескивая, поднесла ко рту и некоторое время не мигая смотрела на жидкость в стакане, потом со всей силы швырнула его. Раздался звон забитого стекла, осколки и жидкость брызнули во все стороны, я вздрогнул от неожиданности, а Маша заплакала, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в плрд. И не просто заплакала, а зарыдала, как плачет человек, у которого вырвали сердце и вывернули наизнанку душу.

«Девочка моя родная, да что ж с тобой происходит? Почему не хочешь довериться мне? Поделиться со мной своей тяжестью? Только мы друг у друга и остались.» – думал я, в бессилии сжимая кулаки. В сердце будто всадили нож, в горле встал тугой ком, который никак не удавалось проглотить, глаза защипало. Из-за чего ее так «ломает»? Воспоминания о том, что с ней сделали во время похищения? Если бы ублюдки не сдохли раньше, я бы очень медленно рвал их на мелкие кусочки собственными руками. Но она знала, что они больше никому и никогда не причинят вреда. Да и она сама достаточно сильная для того, чтобы предаваться жалости к самой себе. Тогда что? Неужели те странные отношения так ее зацепили? Я вспомнил, как ребята забеспокоились о ней, едва увидев слезы на ее щеках; как Машенька говорила, что они ее любят и с ними она счастлива; вспоминал с какой нежностью она смотрела на двух сильных молодых мужчин и как они успокаивались от одного только легкого прикосновения ее маленькой ручки.

Все эти мысли бешенным хороводом крутились в голове. Я оперся рукой и лбом о ближайшую пальму (вроде как она помогла бы привести в порядок мысли и эмоции) и принялся обдумывать ситуацию со всех сторон. В конце концов, я принял решение: хватит сидеть, сложа руки, я должен действовать, должен вытащить свою дочь из этого болота, пока не потерял совсем. Пора было заканчивать эту нелепую историю с «любовным треугольником». Я прекрасно понимал, что дочке мои методы, скорее всего, не понравятся и мысленно просил у нее прощения за то, что собирался сделать. «Может быть, когда-нибудь ты поймешь, что я делал все только ради твоего счастья, милая. Поймешь и простишь меня за все».

Я еще долго стоял в тени пальм, слушая как Маша плачет. Очень хотелось подойти и успокоить ее, но понимал, что сейчас она моих утешений не примет. И уйти совсем я почему-то боялся. Через какое-то время она затихла, видимо, заснула. Подождав еще немного, я подошел ближе, очень бережно поднял ее почти невесомое тело на руки, отнес в комнату и, уложив на кровать, подоткнул одеяло, как делал это, когда она была маленькой. Почти до самого утра просидел я у Машиной постели, охраняя ее беспокойный сон. Несколько раз во сне она очень тихо звала: «Миша… Сережа…»

На следующее утро я, хоть и с большим трудом, все же уговорил Машеньку показаться доктору и сдать анализы. В клинике нас принял приятный мужчина лет на десять старше меня, как оказалось, переехавший на острова из России. Внимательно выслушав мои опасения (Маша лишь молча сидела в кресле и безучастно смотрела на противоположную стену), вежливо выпроводил за дверь, предложив подождать. Ожидание затянулось на три часа, за это время я чего только себе не напридумывал. Ну, что можно так долго делать? Может у Машеньки что-то опасное и они тянут время, боясь сообщить мне правду. Я вспомнил какую-то, виденную мной давным-давно, передачу про тропические заболевания и их симптомы и успокаивал себя тем, что обычно все протекает очень быстро, а Маша плохое самочувствие длилось уже около месяца. Наконец, когда я настолько «накрутил» себя, что готов был бежать за успокоительным, доктор пригласил меня войти и указал на свободное кресло.