Если настигнет проклятие

И я понимаю, что на сей раз это не любезное предложение. Это – выбор: подчиниться или обречь всех на смерть.

С несколько секунд я смотрю на стакан, уже ощущая, как прохладная вода стекает в мой организм. Я практически чувствую её свежий и мягкий вкус у себя во рту. Я жажду её. И мне стыдно признаваться, что рада такому стечению обстоятельств. Стыдно за то облегчение, что я испытываю от мысли, что больше не придётся притворяться сильной и гордой, имея существенную отговорку. Теперь взять и выпить воду – является правильным.

И я беру стакан из его руки, жадно пью большими глотками, игнорируя кратковременную боль в горле. Но только, когда почти допиваю всё, понимаю, что настоящего удовольствия мне это не принесло. Только физически.

Стакан пуст, когда я возвращаю его Виктору, сам он доволен, принимая его из моей руки.

– Ну, вот, так-то намного лучше, – говорит он, вновь обращая на меня взгляд. – Я рад, что мы пришли к компромиссу. И теперь я могу ответить на твой вопрос: зачем всё это нужно.

– Нет, – перебиваю я его.

Помню, что мне нельзя делать подобного, но я ведь не грублю ему.

– Датская, – с трудом выговариваю эту фамилию, горло сдавливает, всё во мне не хочет продолжать выяснять правду, но я должна знать. – Кем вам приходится моя мать?

Мой тон требователен, несмотря ни на что, и я рада, что могу ещё держаться на высшем уровне, учитывая то, что в душе у меня руины.

Виктор в ответ ухмыляется.

– Почему-то меня не удивляет тот факт, что Мария для тебя важнее Анны, – он говорит правду, Виктор ждал от меня этого вопроса, поэтому, явно подготовившись, не заставляет долго ждать ответа. – Она моя внучатая племянница. Дочь моего родного брата, который также был когда-то членом Ордена Освобождения. Соответственно, и Мария являлась нашим членом, пока по собственному желанию не отреклась от дела нашей семьи. Как оказалось, у неё была на это существенная причина.

В сказанном звучит ирония. Он забавляется, понимаю я. А мне… больно. Просто чертовски больно от его слов. Но я изо всех сил стараюсь не акцентировать на правде внимание, вместо этого пытаюсь отвлечь себя, забив мозг другим, и сложить в голове простые цифры, чтобы хотя бы предположить возраст Виктора. Но, кажется, математика больше не является моей сильной стороной. Логика тоже не спешит принимать участие в этой сложной задаче.

Оставляю бесполезную попытку, угадать сколько ему лет. Он мог быть и младшим братом моего дедушки.

Господи.

Моего дедушки.

Значит, Виктор приходится мне двоюродным дедушкой? Чисто формально, конечно же. Но от этой мысли меня всё равно тошнит. Или же меня мутит от воды, которая ощущением тяжелого груза напоминает мне, что я уже сдалась.

Внезапно ко мне приходит светлая мысль, выделяющаяся из всей этой мрачности правды.

– Но она отреклась от Ордена, – почти ликую я только от того, что произношу эти слова.

Виктор не меняется в лице, но, когда он кивает, жест его получается неохотным.

– Восемнадцать лет назад, – растягивает он, словно сам придаётся воспоминаниям. – Несложно догадаться, по какой именно причине она это сделала? – вопрос, но адресован не мне, Виктор всё же пускает на выражение своего лица что-то очень похожее на печаль. – Как говориться, хочешь что-то спрятать, положи это на самое видное место. Мой поклон перед Марией. Потому что привела меня к тебе далеко не она.

Он делает паузу и улыбается, и мне странно видеть выступающие на его щеках ямочки. Сейчас будет ещё одна порция чего-то разгромного для меня, понимаю я. И не ошибаюсь.

– Тебя привёл ко мне сын прославившегося Белинского.

Теперь меня мутит вдвойне. Но не от его слов, потому что разговор касается Алека, а я не хочу приплетать его сюда ни в коем случае. Мне тошно лишь от того, что Орден вообще знает о нём хоть что-нибудь.

И мне срочно требуется увести разговор в другую сторону. Без разницы, как они нашли меня. Очевидно, рано или поздно это всё равно произошло. Но следующий вопрос оказывается намного сложнее предыдущего. Я упираюсь взглядом в пол.

– Анна, вы сказали, что она моя… – Нет, это ещё хуже, чем я думала.

Однако Виктору многого не требуется, чтобы подхватить данную тему.

– Твоя родная мать. Та, что тебя выносила и родила. И… – он резко осекается и с несколько секунд молчит, отчего мой взгляд мгновенно поднимается на его лицо. На нём застыло что-то между неприязнью и восхищением. – И умудрилась скрыть тебя от меня.

Теперь наступает моя очередь восхищаться и недоумевать над поступком совершенно незнакомой для меня женщины – моей родной матери.

Множество вещей в моей жизни теряют всё своё значение. Она любила меня?

Где-то с полминуты я привыкаю к данной мысли, а потом со всем возможным отвращением выдаю:

– Вы – чудовище.

Я вкладываю в одно единственное слово так много. Боли. Сожаления и раскаяния. Отчаяния. Всё, что во мне неистово кишит бурей ядовитых эмоций.

Но Виктор не принимает ни одну из них, медленно и многозначительно качая головой.