Если настигнет проклятие

Столько жалости к самой себе и ни одной мысли про Алека. Если он знает, кто предатель, то какого ему сейчас? Если он конечно не думает о другом. О том, что его наверняка медленно истязает. Он не простит себе этих ошибок, хотя во всем виновата только я. Даже в том, что пропала. Я не была осторожна и ничего не рассказала ему, когда начала догадываться про Орден. Но я до сих пор считаю, что ему не нужно было знать. Чем бы в итоге это всё ни закончилось.

Даниил наконец-то смотрит на меня. В мои застланные слезами глаза. И на мгновение на его лице проскакивает раскаяние.

Он качает головой.

– Они уже должны были обо мне догадаться.

Облегчение. Неуместное и не совсем правильное. Но я всё равно ощущаю его от того, что такой вариант лучше.

Я смаргиваю слёзы и пытаюсь унять что-то извивающееся в желудке. Держу себя в руках, как бы ни было сложно. Я буквально обязана быть хорошей. Однако обувь всё равно не надеваю, просто гляжу на её расплывающийся образ.

– Нам нельзя задерживаться, – в голос Даниила пробирается едва заметное волнение.

Виктор держит и над ним власть?

Поднимаю на него взгляд и прищуриваюсь, пытаясь прочитать эмоции на его лице.

– Надену, – размеренно говорю я, словно у моего голоса вообще отсутствует интонация, когда вижу, насколько для него это важно. – Но только если ответишь, за что ты так поступил с нами.

Глаза Даниила расширяются, его зрачки пульсируют беспокойством. Есть что-то важного в том, что он не хочет говорить.

– Это просто моя работа, – в итоге произносит он. – Ничего личного.

Он лжёт. И мне становится интересно, неужели у Виктора есть власть абсолютно над всеми?

– Я тебе не верю, – прямо выкладываю я. – Он нашёл и твоё слабое место.

Даниил резко вскидывает голову, сверлит меня каким-то одичавшим взглядом. Я задела его за живое.

– Твоё право, – сквозь стиснутую челюсть цедит он, чтобы не подавать вида на вспыльчивость. – Я ответил тебе, так что обувайся, или я сообщу Виктору, что ты отказалась выполнить его просьбу.

– Никто не сомневается, – также резко бросаю я. – Тебе не привыкать доносить.

Даниил сжимает губы так, что на выражении его лица появляется некая боль, и я вижу в этом отчаяние. Возможно, я его понимаю, но всё равно ненавижу.

Однако я тоже не вольна ослушаться Виктора, надо мной у него безграничная власть, потому, получив для себя хоть какой-то ответ, надеваю обувь и встаю.

Меня наконец выведут из камеры.

Но прямо перед выходом Даниил меня останавливает и протягивает мне бутылёк с тёмно-красной жидкостью.

– Выпей.

Мне не нравится её цвет, однозначно вызывающий сомнения.

– Что это?

– То, что откроет эту дверь для тебя. Без этого ты не выйдешь.

Даниил ждёт ещё несколько секунд, пока я хмуро разглядываю бутылёк, пытаясь понять, зачем мне вообще нужно это принимать.

– Пей, – настаивает он, когда его терпение заканчивается. – Обещаю, что особого вреда это тебе не причинит.

Особого, замечательно.

Значит, вред всё же причинит. И я начинаю догадываться какой. Вот, почему оно равно цене выхода. В бутыльке находится тоже, что и раньше находилось в моей еде. Если я буду ослаблена, ничем никому не смогу навредить. А также сбежать.

Дважды замечательно.

Но другого выхода у меня нет, нужно хотя бы выяснить, что это за место. Набрав полную грудь воздуха, выхватываю из его руки бутылёк и, зажмурившись, разом выпиваю горькую жидкость.

Я не наблюдаю на лице Даниила радости, напротив, больше печали, когда передаю обратно пустой флакон в его руку, но теперь он кивает и открывает дверь.

Попытка номер два – меня действительно выводят из камеры.

Света в коридоре больше, словно его подсвечивают сотни флуоресцентных лам, из-за чего образуется ощущение, что глаза выжигают горелкой. Но я всё равно держу их открытыми, чтобы не упустить ни одной детали. Хотя, по сути, запоминать особо и ничего. Три двери справа, одна из которых принадлежит моей камере, и три двери слева. Да и сам коридор длинною едва ли метров двенадцать. А прямо по курсу выход…

Нет, это только вход в одном направлении – я понимаю это по отсутствию замка и ручки. Войти можно, но выйти – нет.

Нам остаётся два шага до двери, когда Даниил резко останавливается. Он поворачивает лицо и смотрит прямо в камеру, находящуюся в углу, ровно пятнадцать секунд. Что-то происходит, кто-то наблюдает, именно он решает, что дверь можно открыть.

Камера слежения и есть ключ, который никак мне не поможет открыть эту дверь.

Раздаётся звук, похожий на слабый гудок паровоза, и мои мышцы мгновенно напрягаются. Сердце гонит разгорячённую кровь в сотни раз быстрее, когда моё волнение усиливается. Я так давно не была за пределами четырёх стен, что сознанию сложно воспринимать окружение – всё расплывчато и затуманено, тяжело сконцентрироваться.

Белый, конечно же, цвет стен снова встречает нас в помещении, похожим на лестничную площадку. Только здесь нет лестниц.

Даниил подгоняет меня к одному из трёх лифтов, и моё разочарование готово разорвать грудь болью. Здесь нет кнопок вызова, только камеры распознавания над каждой кабинкой.

Это место, очевидно, своеобразная тюрьма, из которой выбраться нереально…