– Помоги, Рома, – Ефросинья показала на Авраама. Вдвоём они вынесли тело в сени. Авраам пришёл в себя и застонал.
– Он ранен?
– Да, давай отнесём его в баню, там перевяжем.
Ромка с матерью понесли Авраама, но он произнёс:
– Я сам, – и встал на ноги.
В бане Ефросинья приложила подорожник, заготовленный с лета, перевязала неглубокую рану. Видимо, Микола один раз промазал спьяну, второй – попал в плечо.
– Рома, надо уходить сейчас.
– Он не дойдёт, мама.
– Должен дойти. Если останется – погибнет, да и мы тоже.
Ефросинья стояла на морозе, закутавшись в шаль, и долго смотрела вслед двум мальчишеским фигуркам, идущим, обнявшись, к недалёкому лесу.
Ромка вернулся через четверо суток. По ночам, его ожидаючи, Ефросинья не могла сомкнуть глаз. Если б не дети малые, свалилась бы от слабости и головокружения.
Тихонько постучал условным стуком. Открыла. Перед ней стоял сын – усталый, промёрзший, похудевший, с обмороженными щеками.
Успел сказать только:
– Мы дошли, мама, – и упал в её объятья.
И тогда она заплакала, впервые за эти долгие четверо суток.
Прошло двадцать лет.
– Фрося, открывай, чего закрылась-то, это я! – Ефросинья заспешила к двери, узнав голос соседки Матрёны. – На клубе вон объявление висит, к нам с концертом какая-то знаменитость приезжает. Пойдёшь?
– Э, Матрёнушка, что-то притомилась я от работы, никуда идти не хочется. Да по детям соскучилась.
– А как они там, пишут?
– Пишут, редко, правда. Ромка-то, как узнал, что отец погиб, пошёл в военное училище. Сейчас офицер, командир. Только далеко служит, на Тихом океане. Дочка в Москве, в научном институте работает, а младшой – за границей, в командировке.
– Смотри, дом-то Магды совсем развалился.
– Да. Помнишь, после того как Миколу расстреляли, она умом тронулась, пошла бродить по деревням да и умерла где-то, как собака. А в доме так никто и не поселился, дурная слава за ним водится.
– Ну ладно, будет настроение – приходи на спектакль, в кои-то веки в нашу деревню знаменитости приезжают!
В тот день, когда в клубе должен был состояться концерт, по единственной деревенской улице пропылил чёрный лимузин. Жители прилипли к окнам, выскакивали из домов посмотреть на машину, которую в этом месте отродясь не видывали.
Лимузин остановился около Фросиного дома. Постоял несколько минут, подождав, пока осядет пыль. Дверца отворилась, из машины вышел высокий красивый моложавый человек в белом костюме. В руках его была скрипка. Он сделал несколько шагов, встав под самыми оконцами дома. Поднял скрипку и заиграл. Никогда не слышанная здесь волшебная мелодия поплыла над улицей, над деревней, над полями, лугами и лесами.
Музыка то вздымалась вверх высоким порогом, то падала в развёрстую пропасть. Скрипка рыдала, божественная мелодия пронзала душу и прорастала в сердце невольными слезами.
Толпа деревенских, окружившая музыканта, всё прибывала. Давно не собиралось здесь столько народу. Уж больно необычным было то, что увидели и услышали сельчане.
Наконец отворилась дверь, из дому вышла Фрося и приблизилась к музыканту. Он, не переставая играть, преклонил перед ней колено.
Но вот музыка оборвалась высоким аккордом, музыкант поднялся, раскинул руки и просто сказал:
– Здравствуй, мама Фрося. – Ефросинья смотрела на него, не узнавая и не понимая. – Я Авраам. Помнишь сорок первый год?
И тогда она вспомнила – поредевший осенний лес и дрожащий от холода мальчишка в шалаше.
– Авраам, боже мой, Авраам!..
И зарыдала у него на груди.
Молча стояли люди вокруг, лишь предательски повлажневшие глаза на суровых, задубелых от тяжёлой сельской работы лицах женщин выдавали их чувства.
Мы сидели с Ефросиньей за сбитым из досок простым столом и пили душистый, настоянный на травяном отваре чай.
– Сколько же сейчас вам лет? – спросил я старушку.
– Ой, милок, я годам и счёт потеряла. Все мои подружки померли, да и дети их, что постарше были, а я всё живу. Скоро сто лет.
– А Ромка, где он? – полюбопытствовал я.
– Ромка погиб в Афганистане тридцать лет назад. Дочка попала в аварию, да и недолго прожила после этого. Один младшенький живёт за границей, всё зовёт к нему переехать, да куда уж мне. Здесь, видно, и помру.
– А внуки?
– У них своя жизнь, что им бабка старая в деревне…
– Ну, а Авраам не приезжал к вам больше?
– Нет. Наверное, большим человеком стал, знаменитым, немногие так играть способны. Вот и не пришлось в деревню вырваться.
А может, и случилось что, жизнь такая хрупкая…
Ефим (Хаим) Ардин