Сыновья Давида
Давид посмотрел на тяжело опущенные веки жены, на лежащий поверх одеяла свёрток с новой жизнью и подумал: «Теперь уж всё…»
– Это ваш новый брат… – сказал Давид столпившимся в дверях своим пятерым сыновьям. – Это же…
– Томер! – в один голос прокричали сыновья.
Старший сын, восьмилетний Бен, вывел братьев на веранду, и тогда Давид скомандовал:
– Отделение, смирно!
Привычно вскинув головки, братья затаили дыхание, а Давид, потрепав по щёчке каждого в отдельности, двухлетнего Гришу поднял на руки.
– А что теперь? – спросил Лиор.
– Теперь – полный порядок! – ответил Давид и отвернулся.
…Он отвернулся и в тот день, когда после долгих месяцев, проведённых в госпитале, его подвели к большому зеркалу и стали снимать с головы бинты. Вспомнился увиденный в детстве фильм, где на весь экран показали обгоревшее лицо солдата.
– А я себя узнаю?
– Глупый! – сказала медицинская сестра.
Давид приоткрыл один глаз.
Тело обдало жаром, пальцы потрогали лицо на зеркале, а губы стали нашептывать какие-то имена.
– Это я? – спросил Давид, увидев перед собой лицо, похожее на высохшую кору.
– Глупый! – повторила сестра.
– Глупыми не бывают только мёртвые, – улыбнулся Давид и вдруг подумал, что, когда осень, с моря прорываются к его дому холодные ветры и деревья роняют с себя листья, зато весной, с первыми лучами солнца, листья возвращаются… Теперь весна…
– Пора, – проговорил Давид в зеркало, – пора и мне… Вас как зовут? – спросил он медицинскую сестру.
– Просто сестра!
– Сестра… А у меня сестры никогда не было. У меня никогда никого не было. Подкидыш я. Это потом, когда я стал сержантом, у меня появилось отделение: Бен, Коля, Лиор, Ран, Гриша и Томер. У меня вдруг появились шестеро братьев, но… Однажды наш бронетранспортёр подорвался на мине, и я, теряя сознание, успел заметить летящие в воздухе ненужные ноги, ненужные спины, ненужные глаза моих братьев… Я вновь осиротел…
– Поплачь, – сказала сестра и, уходя, добавила: – А потом живи!
Давид открыл кран и подставил голову под холодную струю. Вода стекала на шею, на госпитальную куртку, на потёртые шлёпанцы.
«Господи, – не понимал Давид, – зачем даёшь, если отбираешь? Зачем оставил меня без братьев? Зачем?»
А потом он вдруг зашептал быстро-быстро:
– Господи, кажется, я знаю, зачем Ты оставил меня…
…Кроме Давида и девушки по имени Рахель, в кафе возле моря никого не было.
– Вернуть моих братьев сможем лишь мы с тобой, – сказал Давид. – Вернуть моё отделение, если мы с тобой вместе…
– Мы с тобой?
– Если вместе…
– Всё твоё отделение?
– Всех моих бойцов, всех до единого… Поможешь?
Рахель опустила голову и вдруг сказала:
– Я бы хотела…
Давид закрыл глаза.
Облегчённо вздохнул.
Прикусил губу.
Представил себе, как в его дом входит девушка, присаживается на его кровать, и они учатся быть счастливыми.
– Ты чудо! – проговорил Давид.
Они бродили вдоль берега.
Шум моря не мешал девушке расслышать то, о чём говорил Давид…
…То, о чём говорил Давид, одновременно и радовало, и пугало, и смущало, и влекло.
– Буду тебе женой! – сказала Рахель.
– В таком случае, мы их вернём…
– Конечно, – сказала Рахель, опустив глаза, – всех до единого!
…Ночью, после рождения Томера, Давиду снился сон,
будто бродя по небу, услышал: «Командир, мы все на месте!»
Давид рассмеялся. «Всё, – подумал он, – теперь уже всё!..»
Никто не поверит
По утрам, когда воздух ещё не отравлен бензином, мы с женой выходим побродить по улицам неподалёку от нашего дома.
– Всё приготовлено, – говорит Ханна. – Уже недолго…
– А говорить он начнёт скоро? – спрашиваю я.
– Как все здоровые дети.
– Хотел бы я знать, не будет ли малышу трудно выговаривать слово «дедушка»?
Я слышу, как Ханна смеётся.
– Выговаривать «бабушка» ему будет, наверно, легче. «Господи! Мы с Ханной – бабушка и дедушка…» – думаю я.
Последний раз я видел жену в Вильнюсе. Было такое же осеннее утро тысяча девятьсот сорок первого года. Перед выходом на работу я приложил ухо к животу Ханны, чтобы послушать, как в нём возится наш младенец. Ханна улыбалась своими большими серыми глазами. Больше я никогда мою жену не видел.