Если о нас узнают

Когда я вхожу, родители сидят на диване и смотрят телевизор. Никаких криков. Мама смотрит на меня с помутневшим лицом, но вся краснота исчезла. Папа накрывает ее ладонь своей, никто из них ничего не говорит.

– Я хотел совершить каминг-аут с шестнадцати лет, – произношу вместо приветствия. – Chorus никогда не позволял мне этого. Всякий раз, когда я пытался воспротивиться, они отодвигали меня еще глубже на задний план в группе. Они заставляют меня одеваться неброско. Не дают мне хороших соло. Они никогда не хотели, чтобы я был слишком заметным, на тот случай, если люди заметят, кто я есть на самом деле. Когда мы попали за границу, все стало еще хуже. Они не разрешали нам выходить из отеля. Не разрешали принимать гостей или общаться с друзьями. Не давали времени, чтобы нормально поесть. Потом, когда случился наш с Заком инцидент, Chorus еще больше ополчился против нас. Руководство буквально сказало, что мы никогда не сможем открыто объявить об этом. Они лгали СМИ о нашей личной жизни и заставляли нас делать то же самое. Chorus разлучал нас на публике и наказывал, даже если мы случайно взглянули друг на друга на сцене.

Горло сжимается, и мне становится трудно выдавливать из себя слова. Обычно я проглатывал это ощущение и дышал, пока все не проходило. Но сейчас, впервые за долгое время, несмотря на то, что мои эмоции вырываются наружу комом гнева и тревоги, я не борюсь с ними.

– Я все равно решил открыться миру, – продолжаю я, слова выбиваются из контекста. – Это не противоречит условиям нашего контракта. Для меня было очень важно, что я больше не должен лгать о себе. Я хочу быть самим собой. Я хочу, чтобы мне разрешили встречаться с парнями, не скрывая наши отношения. А потом… Я… Начал… И они отключили мой микрофон.

Гнев исчезает с лица мамы. Папа кивает, но это жесткий кивок, суровый.

Наконец, слезы наворачиваются на глаза. И я не пытаюсь бороться с ними.

Впервые за очень долгое время я просто позволяю им бежать по лицу.

– Они выключили мой микрофон, – беспомощно повторяю я.

Мама поднимается на ноги и обхватывает меня руками. Я прижимаюсь к ее груди, и все вокруг кажется горячим и влажным. Слезы текут сильнее, и я рыдаю, когда она проводит ладонью по моей спине.

По крайней мере, мама перестала кричать на меня. Это был не последний раз, но хотя бы в этот момент мне не придется иметь дело с ее яростью в дополнение ко всему остальному. Сейчас я приму и это.

– Все будет хорошо, – бормочет она.

Не знаю, как ей поверить. Но я пытаюсь.

На следующий день мама Джона назначает всем нам встречу в квартире своей сестры в Ориндже.

Когда мы с мамой приезжаем, Зак со своей матерью Лорой уже там. Папа хотел пойти с нами, но ему нужно было работать, поэтому мама убедила его, что расскажет ему обо всем, когда вернется домой.

Я бросаюсь к Заку, как только мы выходим из частного лифта в коридор, примыкающий к жилой зоне. Мы обнимаемся, пока наши матери приветствуют друг друга, пусть и достаточно отстраненно. Они, конечно же, знают друг друга: женщины познакомились во время нашего выступления в лагере Hollow Rock много лет назад и с тех пор сидели вместе на многочисленных концертах и мероприятиях. Я подозреваю, что Лора не самая большая поклонница моей мамы. Подозреваю, что это связано с не совсем лестными высказываниями Зака о ней.

Миссис Брекстон – миниатюрная женщина, ниже Джона ростом, с ореолом темно-каштановых вьющихся волос и улыбкой, которая обычно лучезарна, но сегодня в ней чувствуется усталость и напряжение. Вчера вечером Джон написал нам и сказал, что к тому времени, как мы приземлились в Лос-Анджелесе, она уже собрала их вещи, чтобы остаться здесь на некоторое время. Сомневаюсь, что кому-то из них удалось выспаться этой ночью.

Она подталкивает к нам коробку с пиццей.

– Голодные?

Мама моргает, как будто ей предложили что-то на редкость отвратительное.

– Ох. Пицца. Может быть, позже.

Теперь ее улыбка более убедительная.

– Большое спасибо за приглашение, Шантель, – говорит она. – Собрать всех вместе, чтобы выработать стратегию до того, как нас смогут застать врасплох, было замечательной идеей.

– Поможете мне перенести коробки? – спрашивает Джон у нас с Заком.

Мы начинаем переносить пиццу с кухонного островка на журнальный столик и тумбочки. Обеденный стол рассчитан только на четырех человек, поэтому мы расположились в гостиной на диванах и креслах.

– Как хорошо, что ты нас всех втиснула, – говорит мама миссис Брекстон. – Если бы я подумала об этом заранее, то предложила бы наш дом. Там больше места для гостей и аэропорт поблизости.

Зак поднимает голову. Он сжимает коробку с пиццей так крепко, что она сминается. Однако парень молчит. Джон же просто закатывает глаза.

– Это не проблема, – отвечает миссис Брекстон. – Просто хотела сделать это как можно быстрее. Я в такой ярости, что… Я решила, что нам необходимы вино, пицца и план действий.

– Ну, – говорит мама, присаживаясь за кухонную стойку. – Я думаю, мы все в ярости. Chorus Management не имеет права так поступать.