Если очень долго падать, можно выбраться наверх

— Что ты тут делаешь, Бет? Сейчас ночь. Ты слышала, как я встал? — Он дрожал от холода, ему вдруг стало неловко от мысли, что она незаметно шла за ним следом. Вместо ответа Бет осторожно подняла палец и указала на дом. В жесте чувствовалась неистовая и напряженная решимость.

— Никогда, — сказала она. — Он не даст тебе даже намека на осмысленный ответ. Никогда, Гноссос.

Свихнулась. Бред полуночницы.

— Кто? Который час? Чего ты тут бродишь, да еще в таком виде?

Она перевела взгляд на его набедренную повязку и саркастически рассмеялась.

— Жалкий слепец, ничего не видишь.

— Что я должен видеть?

— Калвина, дурачок. Тень брамина, в которую превратился мой муж.

Ветер бросал ей волосы на щеки и в рот, но она даже не пыталась отвести их в сторону. Сари распахнулось, и в тусклой темноте сверкнули ноги. Гноссос не смог отвести глаза. Ноги были как мел.

— Почему тень? — спросил он, пытаясь загладить этот взгляд. — Что вообще происходит?

— Ты сам растравляешь свою рану.

— Пожалуйста, Бет, иди спать, а? Мне тут надо кое в чем разобраться.

— Будь он проклят, — безжалостно прошептала она и закрыла глаза. — Что бы ни случилось, будь он проклят.

По бедру бежали мурашки, и он потер их рукой.

— Что происходит, старушка? Я тихо сижу у воды, никому не мешаю, пытаюсь кое в чем разобраться.

— Ты погибнешь, вот что.

— Погибну? С чего вдруг все заговорили о гибели? На всякий случай, если ты еще не знаешь — тут в округе бродит сумасшедшая обезьяна.

Бет откинула волосы за спину и упала рядом с ним на колени; потом неожиданно, импульсивно, таким же резким движением, каким Грюн хватал его за руку, сжала ладонями его виски и посмотрела прямо в глаза. Несколько секунд тишину нарушал лишь ветер и бормотание ручья.

— Зачем ты здесь ? — прозвучал вопрос. — Сейчас, на этом берегу, зачем? Отвечай.

Не лгать.

— Не знаю.

— Знаешь.

— Ну, чтобы во что-то вникнуть.

— Во что?

Не лгать.

— Формы. Объекты, существа…

— Камень, — язвительно перебила она. — Цапля и рыба.

Он мягко отвел ее руки — внутри поднималась зудящая злость.

— Знаешь что, подруга, это ведь ты меня спрашивала, правда?

— Калвинский этос.

— Ага. И что теперь?

Вместо того, чтобы убрать руки, она еще крепче сжала его голову; пальцы двигались рывками, убирая волосы за уши.

— Он уводит тебя в сторону. Ты уходишь от себя.

Гноссосу было очень неудобно, однако возражать он не стал.

— Знаешь что, Бет, правда, сейчас ночь…

— Послушай меня, куда бы он тебя ни вел, ты не должен там оставаться. Ты обязан вернуться.

— Да отстань ты от меня!

— Ты должен вернуться — ты меня слушаешь?

Он вдруг резко вспыхнул.

— Ага, слушаю. — Затем, после уместной паузы: — Повтори, пожалуйста.

— Вселяйся в булыжники или в артишоки, если тебе так хочется, но ты должен вернуться к себе самому. Источник боли — внутри тебя, это самое главное.

— Источник боли?

— Калвин всю ночь разглядывает картинки с мартышками, ты знаешь об этом, он тебе говорил?

— Ничего себе, но ведь…

— Но ведь, черт возьми, Гноссос, он никогда ничего не найдет, потому что, прости, если я нарушаю вашу солидарность, ты создал его сам!

— Оно приходило за Кристин, а не за мной. Этот чертов демон — ее, не только мой.

— Ты создал его сам, Гноссос, только ты. — По-прежнему не выпуская его голову. — Поэтому он никогда ничего не найдет в своих оккультных компиляциях.

— Зачем ты его опускаешь, что вообще, черт побери, происходит? Ты всегда с ним соглашалась, он ведь, черт побери, твой муж!

— Меня от него тошнит, — призналась она свистящим шепотом, — Он мне до смерти надоел. — Ее рука тащила его руку внутрь сари, в складку, что вдруг распахнулась на ветру. Она провела его ладонью по животу, ниже пупка, вниз, туда, где ей было, о чем говорить.

О, нет, милая дева Мария, я касаюсь ее…

Но почти так же быстро она отпустила его руку и встала. Сари закрылось складками. Гноссос так и сидел в полном лотосе, рука по-дурацки торчала в воздухе.

— Булыжники и кости, значит? — насмешливо спросила Бет. А потом повернулась и пошла по болоту, растворяясь в сырой темноте деревьев.

И пока она не скрылась из виду, Гноссос сидел на мокрой траве, таращился в пространство и не мог шевельнуться. В какой-то миг он почти решился пойти за ней, но не пошел — впрочем, желание вселиться в пчел и рыб тоже сильно поколебалось.

Нелегкое это дело — вставать, затем тащиться по дорогам и полям к дому на авеню Академа. Но опасность растворялась вместе с ночью; демон с удобством, а может, с неудовольствием устроился у себя в пещере — и потом, что еще ему оставалось делать?

Дрожащий и измученный, он подошел к дому и обнаружил на обочине патрульную машину, в которой, уронив голову на руль, спал проктор Джакан. Когда Гноссос в своей набедренной повязке прошаркал по обсаженной цветами дорожке, проктор проснулся, но лишь для того, чтобы записать несколько слов в блокнот, не снизойдя даже до циничного «доброго утра»

Правильно, детка — из-под сонных век. Потом. Но не скоро.

16

Посеяны семена сомнений.