Если суждено погибнуть

– Удивительный человек, – сказал про адмирала Каппель, когда они с Вырыпаевым возвращались в свой вагон. Снег арбузно хрустел под ногами. Тайга, подступившая вплотную к станции, обелесела, сделалась мелкой, сумрачное утреннее колдовство ее пропало. Каппель вздохнул.

– Я посоветовал адмиралу держаться поближе к армии, чем ближе – тем лучше; армия, ежели что, его никогда не выдаст, но он в ответ лишь махнул рукой, заявил, что находится под надежной защитой союзников и их флагов. – Каппель с досадой вздохнул.

– Я бы не верил ни союзникам, ни их флагам, – осторожно вставил Вырыпаев.

– Я так и сказал Колчаку, но он даже разговаривать на эту тему не захотел.

– Святой человек!

– Предложил взять несколько ящиков с золотом для нужд штаба. Я отказался. Золото, Василий Осипович, стеснит нас.

– Во-первых, оно потребует дополнительной охраны…

– Это и во-первых, и во-вторых, и в-третьих, а в-четвертых, охрана эта – не дополнительная, а особая, усиленная, а в-пятых, из-за этих нескольких ящиков за нами начнут специально охотиться. В общем, я отказался. Не люблю золотого тельца!

Каппель перепрыгнул через длинный сугроб, который перерезали черные, уходящие в бесконечность рельсы – сметать снег с путей у железнодорожников не хватало сил: только соскребут его, как принесшаяся метель вновь мигом забивает пути и останавливает поезда, – азартно, будто мальчишка, гикнул и потер себе уши.

– Мороз-то совсем распоясался! – в следующий миг Каппель неожиданно проговорил: – А знаете, чего мне сейчас хочется больше всего, Василий Осипович?

– Чего?

– Жареного гуся.

Через два часа они вернулись на станцию Тайга.

Первый, кто встретил их, был штабной денщик Насморков, подпрыгивающий от нетерпения в задубевших холодных катанках.

– Ваше высокопревосходительство, гусь! – выкрикнул он громко, окутываясь, словно паровоз, белым облаком дыхания. – Жареный гусь!

Каппель невольно переглянулся с Вырыпаевым: это было похоже на мистику.

– Какой гусь, Насморков? – спросил полковник. – Ты не пьян случаем?

– Да баба тут одна продает жареного гуся, сто рублей просит, бумажкой. Я ее задержал до вашего приезда.

Генерал немедленно полез в карман брюк, следом полез и Вырыпаев. Но ста рублей на двоих они так и не нашли.

Небогатые оказались люди…

Остались голодными. Единственное, что Насморков нашел им на двоих, – немного чая и небольшой кусок синего, спекшегося до мраморной крепости сахара. Тем они и довольствовались в тот день. Хотя сам Каппель регулярно раздавал свою зарплату всем страждущим – заработок у него как у главнокомандующего был неплохой.

Каппелю приходило много писем – иногда их набиралось так много, что требовалось потратить не менее половины дня, чтобы только прочитать их. Не говоря уже о том, чтобы ответить. Смущаясь, отводя взгляд в сторону – просить об этом он считал неудобным, Каппель все же обратился к Вырыпаеву:

– Василий Осипович, помогите мне, если можно, разобраться с личной перепиской.

В ответ тот согласно кивнул – он и раньше был доверенным лицом Каппеля.

В груде писем Вырьшаев отыскал конверт, пришедший из Иркутска – прислала его теща генерала, старая «пушечная начальница» Строльманиха: вместе с внуком и внучкой она переехала теперь на Байкал. Денег не было. Семья Каппеля бедствовала.

Вырыпаев немедленно составил телеграмму командующему Иркутским военным округом с просьбой выдать на руки теще Каппеля десять тысяч рублей в счет зарплат главнокомандующего, понес телеграмму на подпись генералу.

Тот отодвинул бумагу от себя.

– Что обо мне подумают люди, а? Скажут – крохобор какой-то… Не могу. Я же воюю не за деньги… Нет, не могу, Василий Осипович. Поймите меня правильно. – Вид Каппеля выдавал его душевное смятение.

Вырыпаев сократил сумму в два раза и только тогда Каппель подписал телеграмму. Сделал это очень неохотно, буквально через силу.

В этом был весь Каппель.

Сахаровский беспорядок постепенно изживался – а был он не менее страшен, чем паника, позорное бегство с поля боя, стрельба по своим.

Белая армия продолжала откатываться на восток. Прибыли в Ачинск – занюханный стрелецкий городишко, который, наверное, и заглох бы, если б не железнодорожная станция – этакий оживленно работающий организм, поддерживающий город.

В Ачинске эшелон Каппеля поставили в самом центре станционных путей. Вырыпаев обеспокоенно обошел весь состав, вернулся в штабной вагон.

– Мы тут, будто голые на снегу, – пожаловался он Каппелю, – наш поезд и особенно наш вагон со всех сторон обстрелять можно, ни одного прикрытия нет.

Генерал сидел за картой. Непонимающе глянул на полковника, махнул рукой машинально, давая понять, что слышит его. В следующую минуту, оторвавшись от своих размышлений, он выглянул в окно, увидел совсем рядом – дотянуться можно – часового в промороженном башлыке и с сахарной от инея щеткой усов. Часовой был похож на моржа и усами шевелил как морж. Каппель не удержался: губы его тронула улыбка.