Если ты есть

— Только ты обязательно делай, что тебе велели! Псалтырь читай по полчаса перед сном, старославянский освоишь быстро — я уже с третьего раза читала без запинки. И молитву — как можно чаще. Когда по улице идешь, в метро едешь, стираешь — в каждую свободную минуту. И несвободную тоже…

Агни несколько дней подряд читала молитву. На улице, в метро, перед тем, как заснуть. Перед тем, как позвонить в дверь или подойти к телефону и набрать номер. Перед тем, как откусить кусок или раскрыть первую страницу книги. В старославянском она разобралась сразу, но читать на нем было трудно и медленно, и она освоила Псалтырь на русском.

Со временем, поскольку желанного действия молитва не оказывала, твердила все реже. В конце концов листок со словами старца куда-то затерялся. Осталось — ощущение строгости и высокой красоты. И обрывки фраз в памяти: «Владыко Боже Вседержителю, сотворимый небо и землю и создавый человека… Ты дал ему разум и дал ему заповеди о благочестии… дабы мне сподобиться пребывати во свете Лица Твоего…»

Тем не менее она окрестилась.

Таня твердила, что тянуть дальше нельзя. В любую минуту она может попасть под машину или под нож бандита. И что тогда? Страшно представить… Агни не страшен был ад и невесомы Танины запугивания, но убежденность, страстность ее влекли за собой и гипнотизировали.

Агни окрестилась авансом. Надеясь, что долгожданный свет в душе появится после совершения таинства. Но крещение, как и молитва старца, как и собственные редкие молитвы (она ходила всегда в один и тот же храм, на холме, с синими куполами и веселыми кирпичными стенами, и обращалась всегда к одной и той же иконе: Спасителю во весь рост, темнокудрому, с умным и грустным лицом) желанной веры не приносили.

— А как же иначе? — говорила Таня. — Разве ты выполняешь все, что я тебе говорю? Причащаться надо не реже, чем раз в месяц. Перед причастием обязательно исповедаться, все-все записать на бумаге, чтобы ничего не забыть. Утром и вечером читать Серафимовское правило, это минимум, для самых немощных. Посты я тебе продиктовала. Кто не был в храме без уважительных причин три воскресенья подряд, отлучается от церкви. Я твержу тебе это как заведенная, как механический болванчик, а что толку?.. Отец Димитрий — к нему на проповеди приезжают со всех концов города, таких батюшек осталось единицы — окрестил тебя без документов, дал понять, что берет тебя в духовные дочери, а ты что?.. И еще хочешь, чтобы откуда-то появился свет! Да если тебя сейчас одолеет самая черная депрессия, я не удивлюсь. Ты же всю благодать, данную тебе при крещении, растеряла. Новокрещенного человека столько бесов поджидают — только ждут, чтобы наброситься!..

Таня расстраивалась.

Агни пыталась объяснить ей, что не может быть ничьей духовной дочерью, и хотела бы, да никак.

Таня расстраивалась и сердилась.

Сама она шла к своему старцу с любым житейским вопросом, несла к нему все: жить ли ей с родителями или снять комнату? можно ли носить подаренную дорогую дубленку? вправе ли она уехать в отпуск куда-нибудь на природу или обязательно в монастырь?.. Пусть устами старца говорит тот, кто выше его и всех прочих, — этот довод еще больше отвращал Агни от послушничества: к чему нагружать Всевышнего бытовыми и личными проблемами, житейской трухой?..

«Люби Бога и поступай, как хочешь». Блаженный Августин. Стоит процитировать — Таня рассыплется от гнева. Лучше смолчать.

Духовной дочерью Агни быть не могла, но потребность в Учителе, в мудром и светлом наставнике, ощущалась все явственней, все неутолимей. Разве стал бы Учитель выспрашивать число познанных ею мужчин? О нет. Он сказал бы, прежде всего, что Господь получил ее письмо, получил еще прежде, чем она написала, и отвечает ей, отвечает, но тонко, неоднозначно, каждому пишущему и вопрошающему он отвечает по-разному, она, Агни, не черная и не белая овца, но пестрая, и пусть не надеется на подсказки, на легкую жизнь…

Учителя не было.

Была Таня и ей подобные, ее крут.

Агни мучилась его теснотой. Несколько раз пыталась порвать. Для Тани-ного же блага: та искренне переживала, что Агни никак не воцерковится, вбив себе в голову, что на том свете будет отвечать и за свои грехи, и за грехи крестников.

— За свои грехи я отвечу сама! Ты ни при чем. Я крестилась взрослым человеком, можно даже сказать, пожилым, — кричала ей Агни.

Кричала, переняв Танину эмоциональную манеру общаться и для пущей убедительности.

— Ничего подобного! — Танины слова звучали весомей, румянец опалял. — Неужели я буду слушать тебя, а не батюшку! Он меня предупреждал, чтобы я остановилась, у меня уже двадцать крестных детей за пять лет, Так мне и надо!..

Агни пыталась порвать, но родство, какая-то истинная болимая связь — притягивали их друг к другу снова.

От Тани было никуда не деться. Но и говорить с ней не было никакой возможности. А вопросы рождались косяками, пульсировали под черепной крышкой.