Если верить Хэрриоту…

Татьяна и я, перегоняя друг друга, устремлялись к Греку. Он дрожал всем телом, пробовал вырываться и показывать гонор, но смирялся, едва недоуздок оказывался у него на голове. В конюшню же он при этом шел, словно какой-нибудь исторический герой, эдакий средневековый рыцарь, сдавшийся на милость неверных, но решивший личным примером доказать свое превосходство и посрамить презренных сарацинов. К слову сказать, когда его выводили на прогулку, он никогда не упрямился.

Однажды настал день, когда судьба улыбнулась Греку, а с ним вместе — и Гурману.

В первых числах июня трава уже поднялась достаточно, чтобы жеребят можно было выпускать в свободное время попастись. Для этого их выгоняли не в загоны, а в левады, которые находились около ипподрома, чуть ли не с противоположной стороны от конюшни. Напрямик через поле до них было около километра, а по дорожкам ипподрома — и все три-четыре. Жеребчиков угоняли туда конюхи верхами и верхом же пригоняли назад.

Чаще всего за молодняком отправлялись сами наездники, потому что, как правило, вечерами им делать было нечего. Скакали без седел, пользуясь только недоуздками. Проводив их, мы, конюхи, занимали позицию у ворот.

Вот впереди на зелени поля показалось медленно движущееся темное пятно. Через минуту уже стало ясно — это они. Годовички идут неспешным шагом, на ходу пощипывая травку, с видом самым смиренным. А ведь где-то там известные заводилы и подстрекатели Грек и Гурман! Но они приближаются, иногда прибавляя ход, и мы выходим им навстречу.

Жеребята подходят, постепенно останавливаясь. Они спокойны, и мы тоже стараемся не шуметь. Подходим, выбирая по одному, прихватываем гриву, чтобы не подумал вырваться, потом обхватываем за шею, надеваем недоуздки и уводим в конюшню. Возвращаемся тоже тихо… Слишком тихо.

— Эге, а где мой Гурман? — вдруг воскликнул Николай, один из конюхов, про которого ходил слух, будто он успел отсидеть за что-то в тюрьме. — Кто уводил Гурмана?

— И нашего Грека нет, — подхватила Татьяна. — Галь, ты его видела?

— Нет, — ответила я, обегая взглядом нескольких оставшихся жеребчиков. Вон те двое явно наши, тот чужой — ни у кого из знакомых годовиков нет такого большого светлого пятна на лбу… Судя по всему, нет не только этих двоих, но и еще парочки жеребят.

— Вы где их потеряли? — накинулся Николай на наездников. — Куда они делись?

— А черт их знает! Никто не отбивался…

— Куда же они удрали?

Так вот что означала странная тишина! Хороший сюрприз! Где теперь их искать?

— Так. — Татьяна решительно сорвалась с места. — Ждите меня здесь.

С удивительным для своего роста и сложения проворством она исчезла в недрах конюшни и через полминуты вернулась — верхом на упряжной тяжеловозной кобыле. Та неспешно рысила, радуясь возможности поразмяться, а маленькая Татьяна подпрыгивала на ее широкой, как стол, спине.

— Где все были? — проезжая мимо конюхов, крикнула она.

— За поворотом, где деревья.

В том месте мне однажды пришлось побывать, когда пришла моя очередь гнать оттуда уже не жеребчиков, а кобылок. Всем годовикам нравилось отправляться туда, где к леваде вплотную подступают заросли. Там просторно, можно побегать, а если слишком жарко, то и укрыться от палящего солнца.

Мы остались ждать, облокотившись на загородку и глядя вдаль. Зеленая равнина расстилалась перед глазами почти на километр. По опоясывающей поле дорожке вполне можно было устраивать бега на три версты.

— Вот, вот они! — вдруг послышались возбужденные голоса. Конюхи показывали пальцами, кто-то забрался на ограду.

На поле и впрямь появились две фигурки. Вытянув шеи, как на скачках, жеребята мчались галопом, но видно было, что гнал их не страх, а просто желание показать удаль и молодецкую стать. Татьяны нигде не было видно, но и то правда — где ее малоповоротливой тяжеловозихе сравниться с двумя жеребчиками!

Конюхи засуетились, переговариваясь:

— Давай сюда! Скорее!

— Открывай ворота — выгоним оттуда на дорожку.

— Как они туда-то забрались?

Грек и Гурман мчались сломя голову, но перед растянувшейся цепью загонщиков сбавили ход и подошли к людям широкой рысью, фыркая и выгибая шеи дугой. Тугие мышцы играли под гладкими шкурами, глаза горели — жеребчики наслаждались жизнью.

Мы успели медленно замкнуть их в кольцо прежде, чем оба беглеца почувствовали неладное. Сообразив, что попались, Грек и Гурман вскинули головы, озираясь: мол, что вы, в самом деле, уж и пошутить нельзя? Но одного взгляда на подкрадывающегося к ним Николая было достаточно, чтобы сразу понять — шутки кончились.

Из двух братьев Гурман был более покладистым. В отличие от Грека, его никогда не ловили по несколько минут. Оказавшись в кольце, он заметался растерянно, ища выход.

— Гурман, Гурман, мальчик мой! — позвал его Николай, подходя.

Гурман дернулся, вскидываясь, но конюх успел обхватить его за шею, повисая на нем. Жеребчик закрутился было волчком, показывая норов, но недоуздок был уже наброшен, и пришлось покориться.