Если верить Хэрриоту…

И по этому движению я его узнала. Пират! Тот самый ужасный сторожевой пес, которого все побаивались и который в свободное время бродил где-то по своим таинственным делам. Он остановился наверху, закрывая мне путь к отступлению.

Но после того как я его узнала, страх уже прошел, и я от облегчения даже возмутилась:

— Пират! Ну, и напугал ты меня! Сойди с дороги, дай мне пройти!

Неизвестно, что больше подействовало, но он чуть отодвинулся вбок, давая мне подняться.

«И стоило шум поднимать! — сказал его взгляд, когда я выбралась из оврага. — Ведь стоишь же и ничего не случилось».

— Умница, Пират! Хороший пес! — Я осмелела до того, что погладила его по загривку. Он вытерпел это, понимая, что я понервничала и нуждаюсь в успокоении, и, вильнув хвостом, стал спускаться к ручью. Ступая по мосткам, пересек его и направился в поселок. Я смотрела ему вслед.

Теперь я могла, по крайней мере, сказать, куда ходит Пират, когда его отпускают. Но чем так привлекали его луга, узнать мне так и не удалось.

Когда-то, до революции, в тех местах стоял барский дом. Лет двадцать пять — тридцать назад там еще можно было найти, если особенно повезет, какие-то свидетельства этому. Но дом был разрушен, а потом срыт до фундамента, и сегодня лишь рассказы старожилов могут пролить какой-то свет на прошлое.

Однако, если деяния рук человеческих исчезли в течение нескольких лет от тех же самых рук, то плоды труда природы еще долгое время сохранялись почти неизменными.

Вдоль дороги, ведущей мимо запруженной речки в луга, таких следов попадалось более чем достаточно. Здесь все напоминало сказку: «Направо пойдешь — … налево пойдешь — … прямо пойдешь — …»

Направо был старый запущенный яблоневый сад. Я обнаружила ровные ряды одичавших яблонь, которые каждый год зацветали и потом растили никому не нужные урожаи маленьких кисловатых дичков. Между стволами буйно разрослись трава и бурьян, некоторые деревья засохли, другие были повреждены снегопадами и ветрами. Третьи умирали на корню. На смену этим старикам приходила буйная поросль — совсем уже дикая, не поддающаяся уходу.

Во время своих походов по лугам, в раскинувшуюся у горизонта загадочную, как сказочный дремучий лес, кремневскую рощу мы часто заходили в заброшенный сад. Яблоки хоть и были кислыми, но на некоторых деревьях еще попадались вполне сносные. Они отлично утоляли жажду во время долгих походов по жаре. А в другое время в саду паслись телята и лошади.

Чтобы наверняка отыскать небольшой табунок, бродивший в лугах без присмотра, нужно было свернуть налево. Там, на небольшом островке между оврагами и болотом, у рощицы, в мелколиственном кустарнике стоял старый заброшенный телятник. Без окон и дверей, с покосившейся крышей и пятнами мха на бревнах. Ему было никак не менее тридцати лет. Внутри еще сохранялись настилы, центральный проход для скотников и телятниц, низкие деревянные ясли вдоль стен и кое-какой строительный мусор.

Телятник был заброшен совсем недавно, когда построили новый на высоком берегу водохранилища. С тех пор дорожка к этому заросла травой, но окончательно он не был забыт. Едва люди ушли отсюда, как вернулась дикая природа.

Старый телятник облюбовал маленький табунок лошадей — три кобылы с жеребятами, старый мерин и приблудный жеребец. Кобылами были моя старая знакомая гнедая Юлька с очередным жеребенком, ее дочь, рыжая первожеребка Майка и незнакомая старая вороная кобыла с вороным же стригуном. Мерином был Мальчик, а жеребец явно пришел откуда-то издалека.

Мое первое знакомство с ним было неожиданным.

В начале августа орехи уже начинают поспевать — по крайней мере, можно собирать их, не дожидаясь Орехового Спаса. Правда, ядрышки в них еще молочно-восковой спелости, немного приторные на вкус и не выросшие до нормальных размеров. Однако для детей нет запретов — могу достать, значит, могу съесть даже заведомо незрелый плод.

Я не была исключением и отправилась к пруду, где на террасах вдоль берега рос орешник.

Зелень росла на берегу строгими ярусами, словно иллюстрируя учебник по биологии в разделе «Экологические ниши в лиственном лесу». У самой воды буйно разрослась крапива пополам с лебедой и прочими сорными травами. На срезе воды и на мелководье торчали соцветия стрелолиста и камыша. Там, где становилось немного суше, из травы поднимались прутья тальника, который еще выше постепенно переходил в орешник.

Здесь была тропинка, проходящая по первой террасе и разделявшая крапиву пополам с тальником и чистый орешник. Где-то выше, среди сплошных зарослей кустов, возносили в небо свои кроны тополя и дубы, а еще выше над ними, на самом верху, росли березы.

Я шла по первой террасе, забираясь все глубже и глубже в заросли, но не рискуя удаляться с тропы, — в чаще начинался настоящий бурелом, похожий на те, которые любят снимать в фильмах-сказках про заколдованный лес, — не хватает только гигантской паутины и следов неведомых зверей.