20 мл абрикосового бренди;
60 мл ананасового сока;
20 мл апельсинового сока;
20 мл сиропа зеленого лимона – лайм – смерть.
А хочется, знаете, как-то беспощадно нажраться, бестрепетно и безоговорочно, как мы это делали с редкими людьми. Чтобы начать ещё ранним вечером, опустив шторы, и закончить не помню когда, на крутящейся кровати, которая медленно поднимается над полом, над домом, над городом, над звёздным небом и нравственным законом, потом опять не помню, а потом, конечно, утро.
Но в промежутке, в промежутке-то хорошо бывает.
Интересно, а кто-нибудь пил
Случайно всосала бокал
Вдохнула его и всею нетрезвой собой и поняла: не стоит отказываться от того, что делает тебя живым. Даже если это что-то не очень полезное, вроде алкоголя или спать с кем нельзя. Что-нибудь совсем опасное лучше аккуратно заменить на более мягкое, но в целом-то, в целом это чувство жизни отпускать глупо. Просто повезло, что сейчас меня делают живой простые вещи: идти в густые октябрьские сумерки по линии прибоя, загребая ногами тёмную тёплую воду. Смотреть на город, которые я так и не смогла присвоить, но который присвоил меня. Складывать в голове глупые красивые фразы. Быть худой. И ещё я люблю цветы и деньги.
Прогулка с проститутками
Когда наша кошечка Моника пытается выскочить за дверь и удрать на лестничную клетку, я что делаю? Правильно, рявкаю: «Домой, проститутка!» и метким поджопником загоняю её в квартиру.
А давеча увидела, как это делает муж. Он, понимаете ли, мягко поймал её на ручки и вынес на лестницу, показал ей коридор и соседские двери, дал немного походить на площадке и только потом вернул домой. Ей же, говорит, интересно, но пусть она поймёт, что там ничего хорошего.
Меня аж подбросило – он же и со мною так поступал: «Понравился? Ну иди и убедись, что там ничего хорошего».
– И что, – спрашиваю, – не пыталась снова сбежать кошечка?
– Пыталась конечно, – ответил он, тоже, видимо, что-то вспоминая.
Вот я и говорю, проститутка и есть.
Идём по ночному Яркону, навстречу толпа юношей, окутанная понятным дымом. «Наркоманы», – констатирую я. В стеклянной витрине отеля видна девица совершенно картиночного силуэта: шпильки-шпильки, ноги-ноги, талия, сиськи-сиськи, грива. «Приститутка!» – думаю, но тут же охватывают сомнения.
– Дима, – спрашиваю, – она точно не картонная?
– Вполне живая, – говорит.
– Приститутка! – успокаиваюсь я. С глубоким удовлетворением, потому что хорошо же всё, по-домашнему, народ при делах.
И тут вдруг подумалось, что бабки на скамейке – мы их, может, неправильно считывали, они, может, не по злобе, а просто порядка ради?
На самом деле не устаю забавляться тем, что постперестроечный ребёнок не умеет плохо относиться к порокам. Так нам было тоскливо и лицемерно в детстве, что в дальнейшем всякое непотребство воспринималось как свобода, хотя от него потом умерло рекордное количество. Начала на днях смотреть киношку в жанре «сны о девяностых», так режик, примерно нашего возраста мальчик, дрожит от умиления над веществами и всяким таким, что в нынешние дни ощущается грязным и неприличным. Дети нулевых уже практически нормальные, позитивные, склонны к румяным развлечениям, а из нас выросли славные кругленькие домохозяйки с латентной криминальностью в текстах, какую тётеньку ни возьми, такая дерзкая и пожившая под своим халатиком в цветах. И ясно, что мы не последние розы порока на земле, если актуальный бой за мораль продлится, то нынешние маленькие грибы тоже пресытятся ханжеством и расцветут в мухоморы.
Я же на днях разгребала полочки в изголовье и нашла любовно свёрнутый обрывок фольги от шоколадки на случай сами знаете чего. И думаю, дура рассеянная, вон пищевой фольги рулон, у тебя столько жизни нет всю выдуть, даже если ещё немножечко печь, а тебе лишь бы над артефактами трепетать.
Обрывок, впрочем, не выбросила. Я же вон и шорты сорокового размера не выбрасываю.