Если забуду тебя, Тель-Авив

Теперь, когда даже самые оптимистичные вышли из маниакальной стадии, ну, вы знаете: «Мою полы, воткнув в уши венскую оперу, а потом готовлю обед из пяти блюд под урок итальянского», – в светских беседах вежливое: «Как дела?» я заменяю насущным вопросом: «Ты моешься?».

В диагностическом смысле это даже важнее, чем известное «папа, вы какаете?» – потому что если человек моется, он пока не в депрессии или в депрессии не очень сильно (следующий вопрос должен быть: «Когда мылся последний раз?»).

И потому, конечно, если вы до сих пор не выучили четвёртый язык, не написали книгу, не выложили из овощей «Утро стрелецкой казни» для изоизоляции, и не прослушали курс по шумерско-аккадской мифологии, но зато вчера помылись, вы ужасный молодец и отдыхайте.

Хотя я мало что помылась, но и книгу почти дописала, но я-то раньше начала.

Ради этой книжки мне в какой-то момент пришлось включать магическое мышление, а это штука такая, что хрен выключишь той же кнопкой. Мечешься потом под звуки сирен по бункеру и в неверных всполохах мигалок пытаешься разглядеть, где там должен быть рубильник, всё отменяющий.

И на этом фоне поняла, что случайно проснулась не в себя: не в свою жизнь, не в своё тело, не в свою квартиру, не в свой финансовый статус и социальный, извините, успех. «Какукафки», только хуже, потому что тот хоть и тараканом, но дома просыпался. Да и реальность, кстати, не моя – в моей летали самолёты, в масках никто не шастал и гриппом болели без шума и пыли, не подыхая от удушья, например.

Ощущение так себе, особенно, когда все уверены, что ты прежний, и приходят к тебе с привычными задачами, ожиданиями и требованиями, а ты таракан, ты лежишь на спине и соображаешь, как теперь из этой позиции изобразить сексуального платёжеспособного писателя.

Ну, говорю я себе, ну. Для начала перевернуться на живот.

И я, конечно, принялась искать точку входа, когда и в какой момент всё пошло не так, и как теперь это исправить. В декабре четырнадцатого, с отъездом в Тель-Авив? Неотменяемо, границы закрыты. С болезнью кота в феврале пятнадцатого? Непоправимо, я проверяла. С переездом на эту квартирку в июне пятнадцатого же, где за полгода умерли мои старые котики? Если так, подумала я, может, надо сменить жильё.

Вечером того же дня наш квартирный хозяин сообщил, что контракт продлевать не будет по семейным своим причинам, и я такая – ну, блин, я же только поду-мала.

5

Уже пару недель из-за переезда бьюсь в нешуточной истерике – с нервным ознобом, выкашливанием сердца, эмбриональными позами и слезами. Всё как надо, короче. И это, конечно, не могло не сказаться на моём умственном здоровье – сегодня спросила мужа, хорошо ли мне будет с голубыми волосами?

А он, как известно, не только меня любит, но и очень деликатен с женщинами в принципе, поэтому произнёс такой монолог:

– Нуууу, ты, конечно, можешь делать что угодно, я приму любое твоё решение, ты мне всякая прекрасна, но если бы меня кто-нибудь спросил, я бы не советовал. Мне кажется, для образа Марты Кетро это слишком панковское решение. Чтобы не панковское, это должен быть уж такой голубой, уж такой голубой…

(Показываю ему фото из Интернета.)

– …Но при этом картинка должна быть безупречна…

(Зловещее молчание.)

– …Этот образ небрежности не потерпит, а ты ведь прекрасная принцесса, но вечно что-нибудь… Например, волосы голубые, платье пышное, а шнурки на кроссовках развязаны. И всегда у тебя так…

И тут я не выдерживаю:

– Да, у меня всё, как говорят: «У истинного денди должна быть какая-то небрежность в одежде – или ширинка расстёгнута, или рукав в говне».

Муж из последних пытается быть корректным, но не выдерживает, закрывает лицо и трясётся от смеха.

Не советует, в общем.

6

От тревоги не только чисто физическое удушье, но и невозможность писать, всё кажется, начнёшь формулировать, и разрушится очередная зыбкая договорённость с очередной крышей над головой, деньгами, удачей и самой жизнью. Ждать, молчать, не шевелиться – а то расплескаешь намерение и всё опять рассыплется. Не расслабляться даже мысленно, не говоря о телесном, и однажды напрячься до такой степени, что впору выйти из тела и изъять себя из ситуации, типа, да ладно, ну чего ты.

И вот в третьем часу ночи пошли мы в банк, потом во Флорентин, в Яффо и на берег. Смотрели дома, где могли бы жить, пустые улицы той части города, которая никогда меня не интересовала. Я люблю воздушный меренговый Тель-Авив, тянущийся от площади Бялик до Ротшильд – там, где есть колонны, белый камень, нежнейшая эклектика, наивно слепленная из классики, ар-деко, мавританского стиля и скреплённая Ближним Востоком. Человеку-выдумке здесь спокойно, собственная призрачность не так бросается в глаза на фоне архитектурной небывальщины.

А во Флорике жизнь – и зачем это мне? как я с этим буду? а вдруг она меня потрогает?