— Громов, ну, я же просила не курить без меня, кто проветривать будет? А это Вы, Надежда Михайловна. Кофе сделать? Могу сюда принести. Жалко парнишку — всего-то двадцать три года.
Медсестра закрыла дверь и по коридору раздался шум ее шагов. Повисла тишина. Прервал ее Владимир:
— Пачку положи на место.
— Тебе жалко, да? Я сама тебе сигареты приношу.
— Положи, сказал, двух хватит.
Она подчинилась и положила пачку в ящик.
— Я пойду, прости, что спать не даю.
— Сядь. Сама пришла, я тебя не звал. Значит говорить будем. А то нашла место, где покурить можно, в палате у больного.
Надя села рядом с кроватью, предварительно закрыв окно.
— Руку дай, — произнес он. Она дала. — Руки у тебя холодные, ледяные прямо.
— Я курила у окна.
— Да ты поплачь. Надь, а если бы я тогда умер, ты бы также убивалась?
— Да, конечно. Ты думаешь, можно привыкнуть к смерти?
— Не знаю, мне казалось, что вы, врачи, потому и циники, что к смерти привыкли.
— Нет, Вова, мы, врачи, потому и циники, что своим цинизмом от мира защищаемся. А к смерти привыкнуть нельзя, сколько бы лет ни было пациенту, хоть знаешь, что уже не помочь, а все равно пытаешься ее победить. Старуху эту с клюкой… Я проиграла.
Она действительно расплакалась, а он молчал и гладил ее руку.
— Все, прекращай, тебе еще работать.
В коридоре снова послышались шаги. Дверь отворилась, и вошла Наталья с двумя чашками кофе.
— Сейчас сахар принесу, сами положите.
Она вышла, включив свет.
— Во какой я молодец — дал доктору покурить и кофе еще получил.
Он улыбался глядя на Надю. А она вытерла слезы, подошла к раковине и умылась.
— Давай помогу сесть.
Она действительно усадила его на кровати.
— Вов, прости.
— Да ладно, считай, что сеанс психотерапии удался, я рад, что не умер.
Она улыбнулась.
— Я тоже рада, что ты не умер. Если бы ты только знал, как рада. Я тогда двое суток от тебя не отходила. Меня реаниматологи уже ненавидели.
— За что?
— Я ж их кофе пила и доставала их по полной.
Он уже просто смеялся.
— Не помню я такого, Надя.
— Знаю, что не помнишь, ты ж все помереть пытался.
— Как давно я не пил кофе.
— Зато я пью его постоянно. Не получилось у меня бросить курить…
— Бросала зачем?
— Жизнь начинала сначала. Думала, что начну, счастливой стану…
Он промолчал, внимательно изучая ее лицо.
— Не судьба, видно. Ни жизнь начать сначала, ни счастье.
— Ты почему врачом стала?
— Так я из семьи врачей, другого пути не было.
— Родители хирурги?
— Нет. Мама кардиолог в поликлинике, а папа стоматолог. Они в другом городе живут, маленьком таком.
— Как же тебя угораздило?
— Назло мужу. Да и на романтику потянуло. А в результате — ни мужа, ни романтики. Правда работа любимая, вот ей и живу. Вов, давай, я тебя положу и пойду писать ход операции и эпикриз посмертный.
— Спасибо за кофе. Тебе хоть полегчало?
— Какой там. Хотя да, с тобой легче. Ты не теряй меня завтра, там будет много всего. И отчеты, и разборки, и вскрытие.
— Ты и на вскрытие пойдешь?
Она только головой кивнула. Потом встала и помогла ему лечь. Забрала чашки и вышла из палаты, выключила свет.
Он же включил планшет и снова разглядывал ее фото с сыном.
А Надя свернулась на диване в ординаторской клубочком и думала. Володя стал ей родным и необходимым. Как брат. Такие отношения с пациентом у нее сложились впервые. Это потому, что она так хотела вернуть его к жизни, пронеслось в голове.
А потом думала о смерти. Первый умерший во время операции пациент. Его не забыть. И дело не в том, что спасти его было невозможно, а в том, что смерть была слишком близко. Она была ощутима, реально ощутима, прямо тут, под пальцами. Даже слов нет, чтобы описать это ощущение. Первый раз был шок. А потом? Каждый раз шок. Так курить и начала.
Но смерть поначалу воспринималась как азартный противник. И победить ее было делом чести, и каждая победа отзывалась эйфорией в теле. Но с годами отношение изменилось. Смерть стала той чертой, откуда не возвращаются, и азарт перешел в профессионализм, правда периодически подкрепленный молитвами, нет, не заученными, а просто возникающими в мозгу, когда делаешь все, а кажется мало. Вот и просишь помощи у Него…
Невозможно привыкнуть к смерти, нет, невозможно.
Надя села за стол, включила настольную лампу и стала писать ход операции, а потом эпикриз — посмертный…
========== Часть 6 ==========
Афинский мудрец Платон, живший в четвертом веке до нашей эры, утверждал, что судьба есть не что иное, как путь от неведомого к неведомому. Иначе говоря — жизнь полна сюрпризов, и далеко не всегда эти сюрпризы бывают приятными.
Вот таким сюрпризом стало появление супруги Владимира Громова в отделении. Она уверенно прошла в палату, а потом так же уверенно через некоторое время в ординаторскую.
— Надежда Михайловна, можете выписывать моего мужа, я готова.
— Я и не знала, что тут все по Вашему требованию делается, — Надя не смогла сдержать эмоций.
— Не надо ерничать. Я много думала, я все взвесила, я поняла, что моей дочери нужен отец, каким бы он ни был.
— Владимир Сергеевич плохой отец?