Эссе о Юрии Олеше и его современниках. Статьи. Эссе. Письма.

Судьбе было угодно, чтобы пути Олеши и Бунина пересеклись ещё раз одесской весной 1919 года, но уже не в столь камерной обстановке. Встреча была, как нынче принято говорить, знаковой. Её на сей раз описал сам Иван Бунин, которому было тогда под пятьдесят:

«Заседание (в Художественном кружке) журналистов, писателей, поэтов и поэтесс, тоже «по организации профессионального союза». Очень людно, много публики и всяких пишущих «старых» и молодых. Волошин бегает, сияет, хочет говорить о том, что нужно пишущим объединится в цех. Потом <…> выходит на эстраду: «Товарищи! Но тут тотчас же поднимается дикий крик и свист, буйно начинает скандалить орава молодых поэтов, занявших всю заднюю часть эстрады. «Долой! К чёрту старых, обветшалых писак! Клянёмся умереть за советскую власть». Особенно бесчинствуют Катаев, Багрицкий, Олеша. Затем вся орава, «в знак протеста» покидает зал. Волошин бежит за ними – «они нас не понимают, надо объясниться!».[175]

И была ещё деталь, о которой писатель в своей записи не вспоминает, но хорошо запомнили обиженные Катаев и Олеша: «…он (Бунин) стучал на нас, молодых, палкой».[176]

Сцена, описанная Буниным, очень выразительно демонстрирует агрессивное поведение одесской молодёжи, считавшей себя вправе «бесчинствовать» и, видимо внутренне разделявших призыв Маяковского: «Стар – на пепельницы черепа!».

Тема уничтожения всего «старого», вплоть «до последней пуговицы на одежде» (яростными словами Маяковского), долго была вдохновляющей темой Юрия Олеши. Ещё в 1928 году он с пафосом заявлял в стихотворении «Молодость века» о счастье отсутствия для его поколения каких бы-то ни было интеллектуальных и материальных «наследств»:

Какая может быть юность
Милее и вдохновенней,
Традиций, легенд, преданий,
Когда человеку двадцать,
А новому миру – год![177]

Юрий Олеша по молодости лет не переносил так болезненно, так глубоко, так безнадёжно, как Бунин, напряжённые одесские будни 1917–1920 годов. Наоборот, он погружался с головой «в нашу» боевую, кипучую бучу. Это его тогда привлекало и увлекало. Прозрение к Олеше придёт гораздо позднее.

Но вот что важно отметить. Сражаясь со стариной, отталкиваясь от родительских традиций, иронизируя над отцом, который считал, что классики – это только те, которые прилагаются по подписке к журналу «Нива», гоняясь за стихами авангардных поэтов, юный Олеша, не ведая здесь никакого противоречия, был давно влюблён в Пушкина, как это произошло и с его молодыми друзьями-поэтами. Сохранился рассказ Катаева о том, что когда он с Олешей и Багрицким шли по улице Пушкина и достигали дома, на котором была доска «Здесь жил Пушкин», они приостанавливались и «молча снимали шапки».

Олеша и Багрицкий создали небольшие циклы стихов, посвящённые национальному корифею. У Олеши благоговейное отношение к Пушкину вылилось в цикл стихотворений по мотивам пушкинских произведений: «Пиковая дама», «Лиза», «Каменный гость», «Моцарт и Сальери», а кроме того, в стихи, посвящённые самому Пушкину: «Вступление к поэме «Пушкин», «Пушкин», «Пушкину – Первого мая» (все написаны в 1918 году).

Наше внимание остановилось, прежде всего, на последнем в этом списке стихотворении «Пушкину – Первого мая», обращённом к Пушкину-статуе. По этой же причине нас заинтересовало и олешинское стихотворение «Кровь на памятнике», в котором поэт ведёт речь об одесском памятнике Екатерине II.

Восемнадцатилетний Юрий Олеша, сторонник революционной нови, в 1917 году написал стихотворение «Пушкину – Первое мая». Многие писали стихи к праздникам. В этом не было ничего примечательного. В первой строфе стихотворении поэт обращался к современникам, во второй и третьей – к одесскому памятнику Пушкина. Маяковский – на более высоком художественном уровне – повторит этот же художественный приём в 1924-ом.

В первой строфе Олеша, как бунтарь Маяковский, как пролетарский поэт Владимир Кириллов, который призывал разрушить музеи и «сжечь Рафаэля», призовёт всех, кому по сердцу обещанное большевиками обновление жизни: «Уничтожить к прошлому всякие мосты», и тут же, рядом, не ощущая никакого противоречия, будет советовать читателю проявить любовь к статуе Пушкина: «Увенчайте Пушкина красными тюльпанами, Лепестками рдяными, как его мечты!». Это наводит на мысль, что идея начать жизнь страны с нового листа не принадлежит Олеше, а взята им на прокат.

Гораздо интереснее вторая и третья строфа. И вот в каком отношении. Олеша здесь непосредственно и почтительно (!), без всякой фамильярности обращается к памятнику, как к живому:

Александр Сергеевич! <…>
Если б не из бронзы вы, если б не железные
Сковывали памятник тягостные сны…