Эссе: стилистический портрет

М.М. Сперанский в своих «Правилах высшего красноречия» (1792 год) ставит в один ряд науку о красивой речи с умением развить в себе эссеистическое мышление: «Мы учимся мыслить двояким образом: или замечая правила, посредством коих истины соплетенные мы разрешаем на простейшия и приводим их к началу очевидности, или упражняя ум наш в самой очевидности, т. е. в истинах простых и отвлеченных, каковы суть истины математические. Первый способ можно назвать умозрительным, а второй опытным. Тот, кто соединил в логике ума опыт сего рода с теориею, обрел верную нить к истине»[122] .

А для чего оно необходимо, это эссеистическое мышление? Только ли для творчества или еще и для жизни? Оказывается, для организации мысли и слова в единое целое: «Порядок мыслей, входящих в слово, два главные имеет вида: взаимное мыслей отношение к себе и подчинение их целому. Отсюда происходят два главные правила для расположения мыслей:

Все мысли в слове должны быть связаны между собой так, чтоб одна мысль содержала в себе, как сказать, семя другой.

Второе правило в расположении мыслей состоит в том, чтоб все оне подчинены были одной главной.

Сие правило известно в писаниях риторов под именем единства сочинений. Но во всяком сочинении есть известная царствующая мысль: к сей-то мысли должно все относится»[123].

Господство «царствующей мысли» в любом тексте толкуется сегодня как конструктивный принцип. Правила «расположения мыслей» и «расположения слов», безусловно, претендуют на универсальный код литературного творчества. Как ни странно, в эссе с его кажущейся хаотичностью мыслей и свободной композицией этот принцип тоже срабатывает.

Многовековой путь трансформации жанра эссе на российской почве - от «Слова о.» до наших дней - привел к сосуществованию двух типов эссеистики: литературной - в художественной словесности и нелитературной - в нехудожественной. К последней относится газетная публицистика, которая в русской культуре носит преимущественно документальный характер. Но есть и нейтральная полоса, о которой особый разговор.

Пушкин-эссеист невероятно интересен исследователю как автор и художественных, и документальных эссе. Его художественная эссеистика - литературные портреты-биографии: «Ломоносов», «Александр Радищев», «Дельвиг». Возможно, его литературно-критические миниатюры и многочисленные заметки и наброски, как он называл свои этюды на разные темы, тоже вправе называться художественной эссеистикой. В них есть бесспорное литературное мастерство, есть движение мысли и разнообразие тем, есть даже полемически заостренные размышления. Придирчивый исследователь никогда бы не отнес эти работы к жанру эссе, а посчитал бы их литературными заметками с элементами эссе.

Приведем лишь названия работ. «О поэтическом слоге» и «О смелости выражений». «О трагедии» и «О «Ромео и Джюльете» Шекспира». «О журнальной критике» и «О народной драме и драме «Марфа Посадница». «Наброски статей о Баратынском» и «Начало статьи о Викторе Гюго». «Несколько слов о мизинце г. Булгарина и о прочем» и «Мнение М.Е. Лобанова о духе словесности, как иностранной, так и отечественной (читано им 18 января 1836 г. в Императорской Российской академии)». «Заметки о ранних поэмах» и заметки «Об «Евгении Онегине».

Стиль пушкинских воспоминаний и дневников, в которых оригинальные мысли, облаченные в яркую литературную форму, ироничны и афористичны, тоже позволяют говорить об их принадлежности к эссеистике. Эссеистика Пушкина легкая, «полетная». Читаем эссе «О прозе». Самое главное - в конце: «Точность и краткость - вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей - без них блестящие выражения ни к чему не служат. Стихи дело другое (впрочем, в них не мешало бы нашим поэтам иметь сумму идей гораздо позначительнее, чем у них обыкновенно водится. С воспоминаниями о протекшей юности литература наша далеко вперед не подвинется)»[124].

Но там, где требуются «мысли и мысли», там неизбежны и мысли о мыслях. Ирония бьет через край, когда Пушкин высмеивает витиевато-украшательский стиль своих коллег-писателей, которые, «почитая за низость изъяснить просто вещи самые обыкновенные, думают оживить детскую прозу дополнениями и вялыми метафорами? Эти люди никогда не скажут дружба, не прибавя: сие священное чувство, коего благородный пламень, и проч. Должно бы сказать: рано поутру - а они пишут: едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба - ах как это все ново и свежо, разве оно лучше потому только, что длиннее?»[125]

Вольтер - вот кто «может почесться лучшим образцом благоразумного слога». В концовке и находим хрестоматийный совет Пушкина писателю: «Точность и краткость - вот первые достоинства прозы.»[126]