Есть что скрывать

– Ага. Понятно. Пылкость привела к чрезмерной честности. Да… И все же пылкость в качестве слабости гораздо лучше, чем слабость к… не знаю… к шоколадному кексу?

– Разве что ты влюблен в пекаря. Тем не менее, признавая недостатки в отношениях с Дейдрой, я должен заявить, что все исправил. Пока. Хотя точно знаю, что через несколько дней опять напортачу.

Послышались приближающиеся шаги. Потом голос Коттера:

– Не волнуйся, она не будет к тебе приставать, милая. Она волнуется только когда дело касается еды.

Дебора встала и посмотрела на Линли.

– У нас гость… – сказала она и умолкла, увидев появившегося в дверях Коттера. С ним была маленькая черная девочка, которая держала в руках поднос с чашками и блюдцами. У Коттера был поднос с разнообразными закусками к чаю.

Линли посмотрел на девочку, перевел взгляд на Коттера, потом на Дебору. И почувствовал, как второй раз за это время по его спине пробежали мурашки.

– Томми, это Сими Банколе, – представила девочку Дебора.

– Банколе, – повторил он.

– Да, она приехала только сегодня. Поживет у нас несколько дней.

12 августа

Брикстон Север Лондона

Монифа спала беспокойно. В сущности, это нельзя было назвать сном. Она не находила себе места от беспокойства. И от боли во всем теле, от ребер до синяков на лице. Тревожилась она в основном за детей. Причем за Тани больше, чем за Сими. Она прекрасно знала, что он не вернется в квартиру вместе с Сими, пока ситуация не разрешится. Но Монифа боялась, что Тани вернется в квартиру один – либо проверить, как она, либо с еще одним охранным ордером. А если дома окажется Абео, очередной драки не избежать.

Но связаться с Тани не было никакой возможности. Он уже давно запрограммировал ее мобильный так, что позвонить ему можно одним нажатием кнопки, и его номер телефона она не знала. А ее мобильный остался в квартире, когда она убежала к Халиме, ударив Абео утюгом по голове.

Монифа медленно села; каждое движение причиняло боль. Пора вставать – и приниматься за поиски детей; но когда она посмотрела на стул, где оставила свою одежду, то увидела, что он пуст. Но рядом с кроватью стояла чашка чая. Он давно остыл, и это значит, что прошло несколько часов после того, как кто-то – скорее всего, Элис Нката – поставил его сюда. Монифа задумалась, что ей делать: оставаться в комнате, пока кто-то не придет, или позвать на помощь?

Потом она увидела в изножье кровати легкий желтый халат, в тон ночной рубашке, которую выдала ей Элис Нката. Как и ночнушка, халат оказался слишком длинным, но Монифа медленно надела его.

Рядом с дверью комнаты располагался встроенный шкаф для одежды, и Монифа открыла его. Вещей там было немного: один костюм, пара начищенных до блеска туфель, держатель с семью галстуками, четыре белые рубашки, две пары тщательно отглаженных джинсов. Все безупречно чистое. Как в универмаге.

Она закрыла шкаф, подошла к двери, открыла ее и услышала голос Элис:

– Если хочешь знать мое мнение, Бендж, то лучше всего наручники.

– Уин говорит, что главное – ее безопасность.

– Она в безопасности. Она будет со мной.

– Я не сомневаюсь, – ответил он. – Но ты говорила с Уином? Лучше поговори, прежде чем принимать решение. Он знает об этом больше нас, милая.

Это был Бенджамен Нката, с которым Монифа познакомилась вечером, когда он вернулся после смены, – муж Элис работал водителем двухэтажного лондонского автобуса. На одиннадцатом маршруте, сообщил он ей. Ему нравилась его работа, сказал он, только не этим летом. Этим летом он словно сидит в аду – так жарко в автобусе и такое отвратительное настроение даже у его давно страдающих от жары обычных пассажиров. Что же касается туристов… Они еще хуже. А туристов были толпы, потому что 11-й маршрут проходит мимо главных памятников и туристических достопримечательностей в центре Лондона. Чего он только от них не наслушался… От «И это Англия! Тут каждый день должен лить дождь!» до «В этой стране имеют представление о кондиционерах?»

Монифе он сразу понравился, этот Бенджамен Нката. Ей нравилось, как он обращается с женой и сыном. Ей нравилось, как они вместе смеялись. А особенно ей понравилось, как он спросил жену, было ли у нее время приготовить ужин. А когда Элис сказала, что приготовила курицу по-ямайски с рисом и дольками ананаса («увы, из банки»), он объявил, что курица по-ямайски – его любимое блюдо. Жена рассмеялась, а сын объяснил, что так он говорит каждый вечер, независимо от того, что она приготовила.

– Но каждый раз у нее получается лучше, чем раньше, и как только я пробую ее стряпню, то сразу решаю, что это мое любимое блюдо, – сказал Бенджамен.

– Болтун, – усмехнулась Элис и повернулась к сыну. – Учись, Бриллиант. Твой отец знает, как заморочить голову женщине.

Монифа прошла в туалет, затем посмотрела на себя в зеркало, висевшее над раковиной. Заплывший глаз открывался не до конца, веко и лоб над ним распухли, на рассеченной губе некрасивая корочка засохшей крови. Сделав что могла с помощью воды и мыла, она вышла на кухню к мужу и жене Нката.

– Ага, вот и она, – сказала Элис.