Есть на Волге утес

— Верили. Придет-де Аленка, принесет из Москвы на бояр и воевод управу. Потом забегал сюда некий Илейка — сказал, что. ты жива, но управа будет не от тебя, а из иного места. И про Разина намекнул. А недавно, я уж говорил, про старицу Алену слух прошел. Говорили — она близко. Ее теперь ждем.

Аленка усмехнулась, спросила:

— Вдруг придет, Еремка, сюда старица. Ты под ее руку встал бы? Куда не верти — баба.

— Если за нею иные-прочие идут… Нам теперь, девка, одна доля: либо в омут головой, либо на бояр.

— Тогда готовься. Завтра пойдем Андреяна зорить!

— Ух ты! Стало быть, старица близко?

— Совсем рядом. Вот она — я!

Еремка приподнялся, заморгал ресницами:

— Ты в монашках что ли была?

— Всего один месяц.

— Дак какая ты старица? Ты же молодая, красивая.

— В монастыре, Еремка, в зубы не глядят. Как косы обрубят — так и старица. А у меня, видишь, кос нету.

— От дела-а, — удивился Еремка. — Дела как сажа бела.

— Прибаутки потом будешь говорить, — строго сказала Аленка. — Иди к людям — пусть готовятся. Скажи, Аленка обещание свое сполнила — поведет вас на бояр управу творить. Пусть, кто хочет со мной итти, к рассвету будут готовы. Рогатины, я чаю, изладили?

— И не только. Я им тут копья ковал, багры, топоры, наконечники для стрел. Только на черенки вздеть— и пошли.

— Коней у Андреяна заберем. Ты, часом, не знаешь, жеребец Белолобый жив у него?

— Жив, вроде. Одинова слышал я про это. Никого окромя барина к себе не пускает.

— Иди. А вы, казаки, в путь. Ты, Санька, к сотне, а ты, Левка, к Кукину. Передайте — завтра слободу брать будем.

Когда казаки вышли, Алена сказала:

— Ну, мама. Теперь мы одни остались. Давай поговорим…

2

К утру все Заболотье знало — атаман-старица это ихняя Аленка, и она поведет их на слободу. Мужики растаскивали заранее заготовленные черенки для копий, насаживали на них наконечники, багры, топоры, ладили луки, стрелы, рогатины. Ждали. Аленку.

А она не уснула в эту ночь и на волосок — все говорила с матерью, рассказывала о своих скитаниях. О Саввё, Илейке, о Хитрово, о Никоне. Думала Аленка, что мать будет отговаривать ее от атаманства, но Мотя неожиданно сказала:

— Был бы жив отец твой, он бы благословил тебя. Непокорным был, гордым. Ты в него удалась. Ну а я боюсь за тебя, но все мы ныне не в своей власти. Тебя сколько лет Заболотские люди ждали, ты теперь не мне, им принадлежишь. Иди с богом.

На площади около часовенки Аленка увидела большое скопление народу. В центре стояли мужики, над ними лес копий, рогатин, багров. За кушаками топоры, у многих луки, стрелы. Ну, прямо не мужики, а воинство. Бабы жались по краям в переулках, ребятишки шныряли меж рядами, как воробьи сидели на заборах.

На высоком крыльце часовенки стоял старик, опираясь на суковатый посох. Был юн носат, борода и волосы на висках белые, макушка лысая. Вокруг крыльца сгрудились человек пятнадцать разного возраста.

Еремка растолкал мужиков, провел Аленку к крыльцу, ей встречь спустился по лесенке лысый старик, обнял, возвел на крыльцо.

— Это староста наш Перфил Обрасцов, — сказал Еремка, — Всему Заболотью советчик.

Старик, будто не слыша слов Еремки, махнул рукой в сторону мужиков, крикнул:

— Ну-кось, бараны! Отойдите в сторону — всю дорогу загородили, — И рассмеявшись, сказал Аленке — Это тож все Образцовы. Четырнадцать голов. Сыны мой и внуки. Любопытны, как суслики. Хотят узнать, куда ты их поведешь и много ли у тебя рати?

— Все рассказывай! — крикнул один из Образцовых. — А то мы живем за болотами, не знаем ничо!

— О себе я не буду говорить — меня-то вы знаете. А за болотами народ на бояр да воевод поднялся. — Аленка перед таким большим собранием не говорила ни разу, но не смутилась. Здесь все были свои. — Инсары уж взяты, атаман Федька Сидоров на Саранск пошел. А нам надлежит взять Красную слободу, Темников, потом итти на Шацк. А рати у меня две тыщи человек, половина из них конные. Есть четыре пушки больших да столько же затинных, есть мушкеты, пищали.

— Разин где ныне?

— Степан Тимофеич Волгу и Дон поднимает. А благословил его на бояр и воевод патриарх всея Руси Никон. Об этом я доподлинно знаю. И поведет черных люден Степан Тимофеич на Арзамас, Муром, Владимир и далее на Москву. Кузьмодемьянск, Цывильск, Ядрин уже в наших руках. И еще сказывают, что пристал к «Разину царевич Нечай. Правда это или нет, доподлинно сказать не могу.

— Куда поведешь нас?

— Я не пастух, вы — не стадо. В бой водить, у меня на то атаманы есть. Сколько вас ныне собралось? — Аленка обратилась к Перфилу.

— Восемсот с гаком будет.

— Разделите всех, на сотни, — выберите сотников и выводите людей к селу Плужному. Там мои есаулы с ратью стоят, они вам все укажут. Одну сотню здесь оставьте. Дитев и баб беречь. Мало ли что может быть. А главным атаманом над вами оставляю Еремку. С богом, мужики!

Толпа загудела, но с места не тронулась. Все смотрели на старика Образцова. А он не торопясь снял шапку, погладил ладонью лысину:

— Я вот, дочка, что хочу еще спросить? Ну, мы бессписочные, нас нужда гонит. А вот ты сама что для себя ищешь? Для себя.

— Столь ли это важно, дед Перфил?