Лео ловит отблески моей улыбки и неуверенно улыбается в ответ. Я толкаю его плечом.
– А как ты провел время?
Лео пожимает плечами.
– Мы обустраивались. Наверстывали упущенное. Но в основном мы с Микки делились новыми приемами в нашем кулинарном арсенале.
– Пожалуйста, скажи, что сырные шарики на гриле в панировке из макадамии войдут в меню, – говорю я, вспоминая, как Конни вернулась с рождественских каникул на Гавайях с таким количеством банок с орехами макадамиа, что удивительно, как самолет вообще взлетел.
– Их я приберег на потом. Мне нужен козырь в рукаве на следующей неделе. Она собрала ингредиенты в углу холодильника, и я провел расследование, из которого понял, что назревает почеро[21]
из четырех видов мяса.– Значит, с наступлением темноты кухня превращается в реалити-шоу «МастерШеф».
– Не считая того, что Микки уже дважды заставила меня страдать.
Он ерзает на скамейке, и его вытянутые ноги кажутся абсурдно длинными на фоне моих. Абсурдно длинными и абсурдно близкими ко мне – одно из его движений приводит к тому, что он задевает меня, и можно было бы счесть это за случайность, но когда я не двигаюсь, он остается в том же положении, так что это определенно не случайность.
– Но да, шеф-повар по большей части дает нам полную свободу после ужина, пока мы убираемся.
Я собираюсь пошутить насчет того, чтобы приходить на кухню, где меня будут кормить каждый вечер, как бездомную кошку, но останавливаюсь. Губы Лео плотно сжаты. Он собирается что-то сказать, но пока не совсем уверен, как.
– И я думаю… Ну, отец Микки и ее тетя управляют собственным рестораном при Вашингтонском университете, и она… это всегда было большой частью ее жизни, понимаешь? Поэтому я подумал. Может быть, поскольку пребывание здесь как бы затормозило поиски моих корней, ну, я попрошу Микки научить меня филиппинским блюдам, которые она всегда готовит.
– Да?
Лео кивает с неуверенностью в глазах. Он прочищает горло и добавляет:
– Но только после того, как закончится наша ежегодная неделя кулинарных баттлов, и я выйду из нее победителем.
– Так подави ее эмоционально своими булочками «PB&J»[22]
с корицей, а затем попроси об одолжении.– Точно.
Смех стихает, и вместе с ним смягчаются наши улыбки. Он смотрит на меня так, словно ждет, что я поделюсь своими мыслями. Как будто он весь день ждал, чтобы услышать мое мнение. И даже если я знаю, что на самом деле оно не имеет никакого значения, мне приятно, ведь он хочет его услышать.
– Это правда классная идея.
Лео удовлетворенно замолкает, затем подталкивает меня локтем.
– И если ты думаешь, что эта подлая попытка выбить для себя булочки «PB&J» с корицей осталась незамеченной, ты ошибаешься.
– Они – твое секретное оружие.
– Оружие? С Микки это все равно, что явиться на войну с бассейном лапши.
– Ты все еще пропадаешь. Повиси немного. Иногда внизу у воды ловит лучше.
Мы с Лео поворачиваемся в направлении голоса и видим Савви, расхаживающую достаточно далеко, чтобы не заметить нас, но достаточно близко, чтобы мы могли слышать каждое ее слово.
– Нет, ты сказала, что навестишь меня
Точно, Джо. Неуловимая подружка, которую я видела на фотографиях в инстаграме или слышала ее смех на заднем плане историй. На прошлой неделе мы получили, не больше не меньше, ее предплечье и руку.
– Я не могу переметнуться. Я должна быть здесь всю смену, у меня есть только одно окно перед второй. Мы
Я съеживаюсь. Хоть мои попытки за последние несколько месяцев завести личную жизнь, возможно, и провалились, но даже я подвожу черту под романтикой через сервисы гугла.
– Это… вау. Хорошо. Может, я нет, но для меня это важно. Ладно? То, что я не провожу лето, общаясь с людьми в строгих костюмах, еще не значит… подожди, что? – Раздражение в голосе Савви сменяется яростью. – Микки не имеет никакого отношения к… черт, я тебя не слышу. Подожди, я попробую еще раз в комнате отдыха…
Она уходит, не замечая нас. Мы неловко смотрим ей вслед. Я хочу спросить, и кажется, что мне вполне позволено это сделать, как будто наше родство, кем бы я ни была для нее, дает мне на это полное право. Но на самом деле, я не могу. И за годы нашей с Лео дружбы знаю, что он никогда не стал бы говорить о чужих делах.