Прежде чем успеваю запротестовать, он берет меня за руку и поднимает так, что мои ноги отрываются от земли, прежде чем снова окунаются в грязь. Я моргаю, приводя себя в порядок, а они оба смотрят на меня так, будто увидели привидение.
Пьетра смотрит, слегка опустив взгляд, а глаза Дейла расширились.
– Ты действительно похожа на нее.
Мое лицо горит.
– Нам часто это говорят.
– Нет, не на Савви. На Мэгги, – говорит он.
Я не привыкла слышать, как люди произносят имя моей мамы, но Пьетра реагирует раньше меня.
– У тебя кровь, – говорит она, отчасти ругая, отчасти беспокоясь. Она прикасается к моей щеке, и я слишком потрясена, чтобы отреагировать. Она так же удивлена, как и я. Как будто это то, что она сделала бы с Савви, но только случайно сделала со мной.
Мое лицо жжет, но я уже знаю по опыту – что бы это ни было, все не так уж плохо.
– Со мной правда все хорошо.
– Ты…
– То ли дело твоя камера, – говорит Дейл.
Китти увязла в грязи и выглядит не очень-то привлекательно. Дейл поднимает ее, пытаясь оттереть от грязи. Он втягивает воздух сквозь зубы, делая мрачный прогноз. Пьетра не сводит с меня глаз в течение всего разговора.
– Я уверена, что с ней все в порядке, – говорю я, хватая Китти, и возношу безмолвную молитву богам зеркальных фотоаппаратов.
– Мы должны отвести ее в лагерь, пусть кто-нибудь осмотрит ее, – говорит Пьетра Дейлу, как будто мне шесть лет, а не шестнадцать. Теперь, когда она не кричит во весь голос, мне легче понять ее. Она одна из тех матерей, которые поступают так со всеми, а не только со своим ребенком.
– Я уверена, у меня в машине найдется кокосовое масло, чтобы обработать рану.
Она уходит, а Дейл указывает, что я должна следовать за ней. Похоже, что, как и Савви, Пьетра – женщина, не привыкшая слышать слово «нет».
Я молча следую за ними, слыша, как наши ноги прохлюпывают по грязи разный ритм. Я должна придумать, что сказать – Савви бы подобрала слова – но все, что приходит на ум, слишком прямолинейно.
Вместо этого меня занимает гораздо более странная мысль: если бы кто-то взболтал папины яйца или что-то в этом роде – если бы я проделала свой путь по маточной трубе первой – я бы родилась до Савви и принадлежала этим людям. И, возможно, я была бы той, у кого шкаф забит спандексом пастельного цвета, инстаграм полон комментариев с эмодзи в виде сердечек, а голова переполнена правилами.
– Так ты увлекаешься фотографией? – спрашивает Дейл.
Он явно из тех людей, кто заполняет тишину. Он напоминает мне Финна. Тот, кто сглаживает неловкие моменты, немного приободряя их, и разряжает обстановку.
– В основном пейзажи. Иногда животные, например, птицы, олени и все такое. – Я неосознанно прикасаюсь к брелоку с сорокой на шнурке, обернутом вокруг запястья.
– Ты уверена, что твоя камера выжила?
– Бывало и похуже. – Я включаю Китти, чтобы проверить, и, конечно же, она снова оживает, ее объектив с жужжанием возвращается на место. Думаю, осталось еще несколько жизней.
– Это… это с того холма?
Дейл достаточно высок, и я сомневаюсь, что что-то пройдет мимо его глаз, не говоря уже о возникающем на экране Китти пейзаже Пьюджет-Саунд. Я замираю, ужасаясь своей беспечности.
Но дело не во мне и не в моих дурацких фотографиях. Слишком многое поставлено на кон, чтобы я беспокоилась, что Дейл увидит одну из них, даже если мои ладони вспотели настолько, что образовали собственный маленький пруд.
– Нет, это, э-э-э, другое место, – говорю я, прочищая горло. – Тропа на другой стороне лагеря.
Дейл смотрит на экран с таким искренним интересом, что я даже не замечаю, как он протянул руку, чтобы забрать у меня Китти, пока она не оказывается в его руках. К моему ужасу, он начинает прокручивать экран, просматривая различные виды восхода солнца, которые я фотографировала вчера утром.
– Они прекрасны.
Странно говорить «спасибо», будто бы я соглашаюсь с ним.
И хотя мой мозг не раз покидал меня в последние несколько дней, он не настолько далеко, чтобы не запомнить, что родители Савви – серьезные люди в мире искусства. Я не могу понять, говорит ли он комплименты, потому что это правда или потому что чувствует себя обязанным – благотворительный жест по отношению к жалкому ребенку.
– Вот эти три, – говорит он, опуская экран до линии моих глаз. – Их можно увеличить, поместить на холст рядом друг с другом. Где ты выставляешь свои работы?
Я смеюсь, но это больше походит на хрип.
– Нигде.
– Даже в «Бин-Велл»?
Голос подает Пьетра, удивив и меня, и Дейла. Она сразу же поворачивается обратно, глядя вперед на тропу, но не раньше, чем я замечаю, как на ее лице мелькает что-то, что она хочет закопать вглубь себя.
Я не хочу ничего говорить. Я прожила шестнадцать лет, стараясь ничего не говорить в подобных ситуациях. Но если этого не сделаю, то буду корить себя, когда доложу Савви, что ничего не вышло.
– Вы были в «Бин-Велл»?
Пьетра говорит таким тоном, что даже я, человек, который знает ее меньше дня, могу расслышать обман.
– Это ведь так называется, да?
– Пьетра, – говорит Дейл, усмехаясь, – ты практически жила там.
Она резко поворачивается к Дейлу.
– Это было очень давно.