Есть стыковка! История первого рукопожатия СССР и США в космосе

Конгрессмен Нелсон, которого администратор NASA Джеймс Беггс только что пригласил полететь на шаттле в качестве специалиста по полезному грузу[159], надеялся поднять свой публичный статус, встретившись с Михаилом Горбачевым, новым советским президентом[160]. Но Советы не давали согласия конгрессмену до последнего дня нашей поездки. Почти перед отъездом нам сообщили о возможности встретиться с Андреем Громыко, советским министром иностранных дел. Громыко в мировой политике знали хорошо: он был советским послом в Соединенных Штатах во время Второй мировой войны и первым советским представителем в ООН; нынешний пост он занимал с 1957 года. И сейчас 76-летний Громыко оставался высоким, стройным, в дорогом костюме – спокойным и неуступчивым.

Раньше мне случалось встречаться с ним на официальных приемах. Когда мы встали в ряд поздороваться, я поприветствовал его по-русски, он дружелюбно ответил. Мы поболтали несколько минут. Потом я занял место на американской стороне стола рядом с Нелсоном, который отметил «прекрасное сотрудничество» двух стран во времена ЭПАС и предложил обсудить возможность будущих совместных проектов, приуроченных к Международному году космоса (1992), включая перспективу беспилотных и пилотируемых миссий к Марсу.

Громыко смог дотерпеть только до этого места. «Как вы можете говорить народу нашего Советского Союза, что хотите сотрудничать в космосе? – спросил министр. – Сегодня Соединенные Штаты переносят гонку вооружений в космос!» Он имел в виду «Стратегическую оборонную инициативу». Он продолжил в том же духе, не оставляя Нелсону пространства для маневра: «Мы не сможем сотрудничать, если США не прекратят гонку вооружений».

Думаю, Нелсона удивила столь резкая отповедь Громыко. Билл был симпатичным и добросердечным парнем, и этот старый профессионал буквально порвал его на части. Я вернулся в США с мыслью, что в обозримом будущем шансы на совместные с Советским Союзом космические программы невелики.

В декабре того же года я ненадолго прилетел в Москву в качестве представителя NL Industries и ее председателя Теда Роджерса на заседание Американо-советской торговой палаты. Я вновь увиделся с Алексеем, Валерием и их семьями на большом приеме в Кремле. Советский президент Горбачев шел вдоль американской делегации, пожимая руки. Когда он поравнялся со мной, я заговорил с ним по-русски, и он остановился надолго и стал обсуждать космическую программу и дружбу, которую она породила между нашими странами. Я был рад, что он понимает мой «оклахомский русский».

Зима 1985–1986 года стала для меня временем личных перемен. Вернувшись в Оклахому, мы с Фей сначала поселились в Нормане в поисках такого образа жизни, который бы не провоцировал ее агорафобию. Но вскоре оказалось, что там слишком тихо, и Фей решила перебраться в Оклахома-Сити, где у нее было больше друзей. Поэтому в 1984 году мы купили большую квартиру в новом и элегантном комплексе Уотерфорд.

На время наши отношения улучшились. Мы уже стали бабушкой и дедушкой – в мае 1981 года, после перехода в Университет Оклахомы, Дионна вышла замуж за Медхи Мохаммади Мараджа, студента из Ирана, и 23 августа 1983 года у них родился сын Сиад Томас Марадж. К сожалению, брак Дионны и Мохаммади был недолгим: в ноябре 1986 года они расстались. Дионна продолжила учиться в Университете Оклахомы, защитила диплом в 1989 году, а в 1991 году получила магистерскую степень в области социальных отношений.

Напряжение из-за мои поездок и тревожность Фей в конце концов привели наш брак к точке распада. В конце 1985 года мы вместе решили расстаться, а затем и развелись. Я съехал из общей квартиры между Рождеством и Новым годом и снял жилье в северо-западной части города.

Среди семи членов экипажа шатлла в полете 51-L, назначенном на 22 января 1986 года, были Дик Скоби и Эл Онизука. Оба работали под моим началом на базе Эдвардс и были для меня близкими друзьями. Я лично писал им рекомендательные письма при отборе в отряд астронавтов, и они пригласили меня на запуск.