Леший закинул свой и катин рюкзаки в палатку, а затем пошагал к костру, забрать Ди. Ди шла молча и по инерции. Леший списал это на усталость, и не подал вида. Лишь когда в палатке они улеглись не в обнимку, как обычно, а спина к спине, Леший подумал что где-то что-то не так.
– Ди, ты чего?
– Я устала, Лёша.
– Понимаю. Несколько суток подряд видеть мою физиономию, тут любой устанет.
– Да не только поэтому, – сказала Ди, – просто я впервые так далеко от дома. И на меня это осознание навалилось сейчас. Хочется забраться обратно в раковинку и побыть одной, подумать.
– Хорошо. Спокойной ночи, Катя, – Леший распахнул сетку палатки, выбравшись к Манулу под дуб.
Манул курил трубку и был похож на морского капитана, внезапно оказавшегося на берегу. Отсутствие длинных волос и бороды сразу же подчеркнуло "шкафообразность" Манула.
– Теперь про тебя не скажешь, что ты похож на друида.
– Скорее на гопника с трубкой?
– Ди чего-то устала, – Леший был не склонен к шуткам.
– Всему своё время.
– Ты не боишься, что Волк от нас уйдёт? Что ты будешь делать тогда?
– Уж явно не искать его в реальности. Давай не будем об этом.
Леший забил свою трубку и затянулся, слушая гитару и соловья. У костра белгородцев оставалась Полина и сейчас пела одну из тех дивных песен, что Леший слышал в прошлом августе на скале.
– Потом мы на старое городище пойдём закат смотреть, когда все разойдутся. Там можно без палева в гамаках заночевать наверху.
– Откуда ты знаешь?
– Из снов.
– Пошёл я, – зевнул Леший, – смотреть сны.
Леший развернулся от молчащего Манула и залез в "зелёное чудище". Спиной к Ди.
Разбудил Лешего Манул.
– Пошли, прогуляемся, – сказал он.
– Куда?
– На Дивы дивные.
– Щас, – Леший начал торопливо одеваться в темноте.
Манул бодро пошагал по тропинке к путям, потом – вверх в гору, мимо белой скальной церкви, по лестнице и выше. Здесь наверху было ветренное степное плато с дубами и вязами вдалеке. Под ногами шуршала какая-то степная трава и цвели жёлтые цветы. Потом тропа шла вдоль лесополосы.
Они почти бежали по светлой тропинке, а затем внезапно остановились у деревянного мостика на краю оврага.
– Здесь, – сказал Манул.
– Что тут?
– Посидим и покурим. Собственно, заехать в Дивногорье было моей инициативой. Просто ради этого места.
Манул забивал трубку, усевшись по-турецки на доски.
– Что у тебя связано с этим местом?
– Здесь мой далёкий предок умер. Надо его отпустить.
Леший принял трубку из рук Манула, затянулся, выпустив в предрассветный воздух кольца дыма.
– Как ты об этом узнал?
– Он сам рассказал. И попросил приехать.
– Дела…
Они сидели молча, слушая голос соловья из низины и стук колёс грузового поезда.
– Что нужно сделать?
– Я сейчас усну, а ты просто побудь рядом. Покури вот, – Манул навалился на перила мостика и зевнул, – не буди меня пока.
"Весёлая перспектива, – подумал Леший, – ну да ладно, девушки пусть отдохнут от нашего общества. Странно, что к своему предку он пришёл без Ди и Полины. А со мной"
Вдруг Манул сказал несколько слов на непонятном гортанном языке, раскрыв глаза. Осмотрелся, глянул на Лешего и зажмурился, потрясая головой. Лешему стало жутковато.
– Евгений Иваныч, Манул! С тобой всё в порядке? – спросил он шёпотом.
– Теперь да, – Манул раскрыл глаза и протёр их, – пошли обратно.
Леший послушно встал и пошагал вслед за Манулом. Начинало светлеть, но непогожий рассвет не радовал красками: лишь проявилось больше насыщенных весенних красок. Зато проснулись жаворонки. Леший сначала услышал голос, доносящийся откуда-то сверху, а затем увидел певца: маленькая птичка зависла, словно вертолёт, на высоте пятиэтажного дома и пела свою незамысловатую песню.
Когда Леший с Манулом подходили к "Зелёному чудищу" у костра белгородцев лишь сидел один человек, пожелавший доброго утра и пронзительным взглядом проводивший ребят к палатке.
Леший вкарабкался вовнутрь, да и рухнул спать прямо в одежде.