Прошло полвека с того дня, когда рабочий человек шел на штурм Зимнего. Он во многом изменился за пять десятилетий. Но это изменения роста и развития. Советского рабочего уже не отличишь по пиджачку и кепочке. Зачастую он одет сегодня с лучшим вкусом и лучше причесан и выбрит и ведет себя корректнее, чем высокомерный «ученый критик», отлучающий его от возможности судить об искусстве. Но в главном, в революционном, рабочий остался рабочим, он все тот же, каким его видели Маркс и Ленин, о каком они думали как о могильщике капитала, на какого возлагали судьбы будущего человечества. Он не только коллективист по характеру своего труда — он интернационалист по идеологии.
В далеком Кардиффе, в главном городе Уэльса, окруженном угольными шахтами, несколько лет назад я ходил по цехам металлургического завода. Многое напоминало мне там и наши подобные заводы. Доменные печи, мартеновские печи, прокатные станы. И всюду возле них... Да, да, думалось, что возле них работают мои знакомые, мои друзья, к примеру, с «Азовстали». Брезентовые спецовки, войлочные шляпы, синие защитные от слепящего огня очки, точные, рассчитанные движения, скупые, но открытые улыбки.
В доменном цехе я разговорился с одним из кардиффских металлургов. Его должность соответствовала той должности, о которой у нас говорят обычно: обер-мастер.
Недаром вспомнилось тут об «Азовстали». Мастер Холгейт год назад побывал у нас в Союзе и именно на «Азовстали».
— А вы встречались там с мастером Васильевым? — спрашиваю его.
— Как же! — восклицает Холгейт, делает такой жест, будто бы чокается воображаемой стопкой, и неожиданно произносит по-русски: — Ваше здоровье!
Узнаю гостеприимство моего друга. Михаил Карпович не мог выпустить приезжего англичанина из своего дома, не угостив широко и дружелюбно, от всей рабочей души.
Разговор пошел живее, проще, интересней. Мастер Холгейт знакомил меня с горновыми у домен — с молодыми и старыми металлургами Великобритании, так схожими и по рукопожатиям, и по улыбкам, и по каким-то особым профессиональным жестам с нашими мастерами чугуна и стали.
И с каждым словом я лишний раз убеждался в том, что и он сам, и те рабочие-металлурги, которые работали возле домны, готовя ее к выпуску очередной плавки чугуна, быстрее поймут наших металлургов Кузнецка, Донбасса, Урала, чем те якобы марксисты, которые ищут в нашей истории, в нашей борьбе только ошибки и упущения, не желая видеть главное; а нашим мастерам стали и чугуна ближе по духу кардиффские металлурги, чем некий «ученый критик», оторвавшийся от народа, от действительности.
Говоря «ученый критик», я, конечно, меньше всего имею в виду того путаника, который лишил было советских рабочих права иметь суждение о литературе и искусстве. В виду имеются главным образом все те, кто полагал и полагает, утверждая или, во всяком случае, так высказываясь, что в наш век борьбы двух миров возможны какие-то литературы и искусства, не обращенные к народу и не порожденные жизнью народа, стоящие над политикой, над интересами классов, и что при всем этом они не будут изделиями из цветной бумаги, подчас очень искусно выполненными «под живые цветы», но все же изделиями без аромата, без соков, без корней. Десятки кинокартин «Мосфильма» и «Ленфильма», в массе своей однообразных и безликих, как стертые пятаки, мелькают на наших экранах, и никто не способен отличить одну от другой, и зрителям кажется, будто видят они изо дня в день бесконечную, нудную, бесталанную ленту. Пластов народной жизни, обобщенных характеров и судеб в таких фильмах нет, все частные случаи да дворово-лестничные историйки, имеющие то общее свойство анекдотов, когда, войдя в одно ухо, они тут же вылетают из другого, и ни в памяти, ни в сознании не остается ничего. Неужели те, кто рассматривает сценарии этих пустопорожних сочинений, кто утверждает их к запуску в производство, кто планирует на них крупные суммы народных денег, не утруждают себя мыслью: а в интересах каких классов выпускается на экраны эта кинодребедень? Кто-нибудь из них пришел ли, скажем, в доменный цех «Азовстали», к комбайностроителям «Ростсельмаша», к корабельщикам Ленинграда или Горького и спросил ли: товарищи рабочие, представители ведущего трудового класса Советской страны, то ли мы делаем, той ли духовной пищей вас снабжаем?