Эстафета разума

Поехали втроем: Горин, Долгов и Балакин.

— Что происходит? Мне страшно, — сказала Люда, открывая им двери.

— Не волнуйтесь. Мы ведь здесь, значит, вам нечего бояться. Так что случилось? — спросил Долгов.

— Исчезли серебряные шахматы. Вчера днем были, стояли на своем месте, на полке. Сегодня начала делать уборку, смотрю, а их нет.

— Кто был в квартире вчера и сегодня? — спросил Долгов.

— Никого не было.

— Я был… И не помню, стояли эти шахматы на полке или нет. Не обратил внимания, — сказал Балакин.

— Вы знаете эти шахматы? — спросил Горчн.

— Я знаю все, что есть в этом доме. Я тут вырос. И эти шахматы отлично помню. Просто я был занят другим делом и на эту полку не посмотрел.

— Я сказала, что не было чужих, — добавила Люда.

— Вы приходили просто так или с какой-то целью? — спросил Горин.

— Я мог прийти и просто так. Но в этот раз была цель. Готовил лекцию о Тургеневе. Искал в библиотеке книги и старые журналы о шахматных увлечениях Ивана Сергеевича. Вы, возможно, слыхали, что он был сильным шахматистом и много времени уделял как игре, так и занятиям шахматной теорией?

— Слыхал. Подробностей его шахматной деятельности не знаю, но то, что он увлекался шахматами и хорошо играл, мне известно.

Еще раз осмотрели всю квартиру. Горин даже потрогал лепные шахматные фигурки на камине, а Долгов открыл дверцу и заглянул внутрь. Нет, там было пусто. Камином очень давно не пользовались. Квартира обогревалась, как и большинство квартир в Ленинграде, трубами и батареями.

Глеб остановился перед картиной в позолоченной раме. На ней был изображен старик в каком-то форменном мундире. Старик сидел за шахматным столиком. В руке он держал белого слона и хитро улыбался. Художник удивительно четко выписал все детали лица и одежды старика, тщательно прорисовал каждую шахматную фигурку, так что Горич даже попытался разобрать позицию той партии, которую разыгрывал старик. «Впрочем, фигуры нарисованы, конечно, просто так. Я занимаюсь ерундой», — выругал себя Горин. В нижнем правом углу картины стоял год ее написания — 1898 и неразборчивая подпись художника.

Горин отошел было от картины, но потом снова вернулся к ней.

— Это ваш дед? — спросил Горин у Люды.

— Нет. Это отец деда, мой прадед.

— Почему он в таком мундире?

— Он был железнодорожником. Занимал какой-то важный пост. Это ведь все было очень давно, до революции, — ответила Люда.

— Это что же, его квартира? — удивился Глеб.

— Да. Он тут жил. Потом жил дед, теперь мы…

— Больше ничего не пропало? — спросил Глеб.

— Нет. Кажется, все на месте, — неуверенно ответила Люда.

— Пока, — мрачно усмехнулся Балакин.

Дверь в маленькую комнату, где сидел за столом, уткнувшись в учебник, Вова, была открыта.

— А вы что думаете по поводу этих пропаж? — спросил у него Горин.

Вова поднял голову, посмотрел на Горина… и снова уткнулся в учебник. На нем были надеты старенькие джинсы и толстый серый свитер ручной вязки, ворот которого он постоянно натягивал на подбородок.

— У вас нет каких-нибудь предположений или догадок? — повторил вопрос Горин.

— У меня?.. Нет… Я не знаю, — пробормотал Володя, не поднимая головы и не глядя на Горина.

— Думаете, он видел эти серебряные шахматы? Он и коллекцию никогда не рассматривал. Это не его стихия, — ядовито заметил Балакин.

И это замечание и какая-то натянутость в отношениях дяди и племянника не ускользнули от внимания Горина. Он чувствовал, что Вова и Андрей Александрович не очень любят друг друга.

— А кому она нужна, эта ваша коллекция… бирюлек, — вдруг разозлился Вова. — Давно ее продать надо было. И покупатели находились, деньги хорошие давали… Вы не захотели, вам не надо…

— Это же память о дедушке… И я так привыкла к ней, — грустно сказала Люда.

— Деда нет… А на твоей стипендии не разжиреешь, — мрачно проворчал Володя. Он теперь уже не делал вид, что читает учебник. Теперь он сердито смотрел в окно. А за окном шел снег. Бульвар, автобусы, пешеходы — все покрывал рыхлыми хлопьями снег.

— Бирюльки? Да уж, «рожденный ползать, летать не может!» — воскликнул Балакин. — Тебе бы магнитофон свой крутить или диски, — добавил он. Добавил негромко, но Володя его услыхал. Резко повернулся, оперся рукой о подоконник, выкрикнул:

— Подумаешь, летает он, а я ползаю. Полетишь на ваши доцентские денежки! А с наших с Людкой только и остается, что ползти…

— Замолчи! — Люда встала перед братом, заслонила его от дяди. Потом вышла из комнаты, затворила за собой дверь, остановилась перед нею. Вова остался в своей комнате, все остальные — в «музее».

— Чудеса какие-то. Не знаю, что и подумать, — сказал Долгов, когда они вышли с Гориным из квартиры.

— Слушай, когда пропали эти шахматы? Ведь почти все время кто-то был дома… Впрочем, в первой половине дня Люда в институте, а Вова в школе. В первой половине дня в квартире никого нет, — сказал Горин.

— Что из этого? — спросил Долгов.

— Может быть, кто-нибудь подобрал ключ к входной двери?