Эстер Уотерс

Эстер ничего не ответила. Они прошли еще несколько шагов в молчании. Потом Уильям сказал:

— Мне жутко не везло последнее время. На счету осталось чуть больше сотни.

— А сколько нам потребуется?

— Три-четыре сотни, никак не меньше. Джекки мы с собой не возьмем, это уж нам будет не по карману, но надо бы заплатить в школу за два квартала вперед.

— Ну, это еще не так много.

— Нет, не много, если мне будет везти. Должна же когда-нибудь прийти удача, а у меня сейчас самые верные сведения насчет йоркширских скачек и Большого Эбора. А Стэк разузнал кое-что про одну-другую лошадку, которых берегут для Сэндауна. Беда в том, что в августе мало работы. Но я должен сколотить деньжат. Это вопрос жизни и смерти.

Эстер понимала: теперь в игре на скачках для Уильяма ставкой была жизнь. Горечь и злоба вспыхнули в ее душе, но она тотчас подавила в себе эти чувства, Уильям заметил испуганное выражение ее лица и сказал:

— Это мой последний шанс. Никак иначе денег не раздобыть, а умирать мне пока еще не хочется. Я не дал тебе той жизни, о какой мне мечталось, да и для мальчишки нужно бы кое-что сделать, сама понимаешь.

Пребывание на воздухе после захода солнца было ему запрещено, однако он не хотел останавливаться ни перед чем, раздобывая сведения о лошадях, и нередко возвращался домой в девять, а то и в десять часов вечера, и Эстер еще издалека слышала, как он, покашливая, бредет по улице. Придя домой, он валился с ног от усталости. Карманы у него были набиты спортивными газетами, и, расстелив их на столе под лампой, он тут же углублялся в их изучение, а Эстер сидела возле, пытаясь занять себя шитьем. Но работа то и дело падала у нее из рук, а глаза наполнялись слезами. Однако она очень старалась, чтобы Уильям не заметил этих слез, ей не хотелось расстраивать его понапрасну. Бедняга! Ему и без того было нелегко. Случалось, он читал ей вслух клички лошадей и спрашивал, какая лошадь должна, по ее мнению, выиграть скачку, на какую из них она бы поставила. Эстер молила мужа не искать ее совета, и между ними не раз возникали размолвки, но в конце концов Уильям понял, что просить ее об этом жестоко. Порой к ним наведывались Стэк и Джорнеймен, и тогда они до полуночи обсуждали веса и дистанции. Приходил проведать их и старик Джон и всякий раз приносил какие-нибудь новые сведения о лошадях. Эстер все время так и подмывало сказать Уильяму, чтобы он поставил на ту лошадь, какая ему самому больше по душе, и покончил наконец с этой мукой; она видела, что эти бесконечные обсуждения только отнимают у него силы и он все так же бродит в потемках, как две недели назад. Меж тем ставки на лошадь, которую он облюбовал, поднялись. Однако Уильям все твердил, что нужно действовать очень осторожно. У них оставалось всего сто фунтов, и нельзя по-глупому рисковать этими деньгами, — ведь это цена его жизни. Потеряв эти деньги, он тем самым подпишет себе смертный приговор, да и не только себе, но и ей. Как знать, быть может, ему удастся протянуть еще довольно долго, но работать он уже не сможет, это уж точно, если, конечно, не съездит в Египет, — так сказал доктор. А тогда, значит, ей придется его содержать. Если же господь бог сжалится над ним и приберет его сразу, тогда она окажется в еще более бедственном положении, чем до брака с ним, а тут еще и сын подрастает! Нет, это невыносимо!

И Уильям, совершенно убитый, закрыл лицо руками. Потом его снова начал мучить кашель, и некоторое время он уже не мог думать ни о чем, кроме своей болезни. Эстер дала ему выпить молока, и он сказал:

— У нас есть его фунтов, Эстер. Это немного, но это кое-что. Я не очень-то верю, что от этого Египта мне будет много пользы. Мне уже не поправиться. Мне, по-настоящему, следовало бы утопиться. Это самый лучший выход, если не быть эгоистом.

— Не смей так говорить, Уильям, — сказала Эстер. Она отложила работу и подошла к мужу. — Если ты такое сделаешь, я тебе этого никогда не прощу. Что же мне тогда о тебе думать!

— Ладно, старуха, не расстраивайся. Верно, я слишком много думал об этих злосчастных лошадях, и у меня уже ум зашел за разум. Все образуется, вот увидишь. Я считаю, что Магомет обязательно возьмет Большой Эбор, а как по-твоему?

— По-моему, ты сам понимаешь в этом лучше всякого другого. Да и все говорят, что если эта лошадь не захромает, она должна прийти первой.

— Значит, деньги будут поставлены на Магомета. Завтра же пойду и поставлю на него.